Все эти чернецы начали расспрашивать о Ереване, об Армении. А один по-немецки спросил у Великанова, как так случилось, что герр Оник не знает ни одного родного слова?
Великанов ответил:
— Несколько слов, положим, я знаю: хац, джур… баревцез, парон…
В комнате прокатился дружный смех. Особенно весело смеялся пышнобородый, большеглазый старик, к которому все присутствующие относились с видимым почтением. Какой-то иеродиакон принес на подносе кофе и вино.
Кофе и вино еще больше подогрели общее настроение.
— Ну как, господин Григор? — обратился к Гарнику все тот же шутник-священник. — Что лучше: вина Армении или наши?
— Такого вина я в Армении не пил, — честно признался Гарник.
— По рецепту отца Абгара приготовлено, Говорит, что именно такие вина пили наши предки. Он нашел рецепт в одном из монастырских пергаментов.
Снова засмеялись.
— Как только наш легион вступит в Ереван, я вам пришлю ереванских вин, — смело пообещал Бекмезян.
Монахи ничего не слышали о легионе и замолчали.
Смолкли шутки.
— Хотите посмотреть нашу старину? — спросил отец Аветис.
— С радостью! — отозвался Гарник.
Отец Аветис повел гостей в монастырскую библиотеку.
Поднялись куда-то вверх. В коридорах царила строгая тишина.
За отцом Аветисом шел улыбающийся молодой монашек с недавно отпущенной бородой. Он раскрыл одну из дверей и пригласил гостей.
— Вот наша библиотека, — проговорил старик.
Помещение, где они оказались, больше походило на музей. На столах в стеклянных витринах были заботливо разложены образцы старинных монет из бронзы, меди и серебра.
Отец Аветис остановился.
— Это коллекция армянских монет. Здесь вы увидите деньги, ходившие при всех наших царях.
Гарник перевел это Великанову. Сейчас они превратились в обыкновенных экскурсантов и даже забыли о грозивших им опасностях.
Начиная с Тиграна Великого, каждый армянский царь чеканил свою монету. С маленьких кружков металла смотрели на гостей профили с типично армянскими чертами. По ним хотя бы приблизительно можно было судить, какими были эти армянские цари, какую корону или шлем носили. Старый этот мир раскрывался наглядно перед Гарником. Армянскую историю он изучал плохо, не знал даже, что его народ имел стольких властителей, которые вели войны с соседями, сооружали крепости и города, принимали послов, посылали послов в разные края земли, чеканили свою монету… Какая древняя, какая мощная культура! Мысли об этом наполнили его сердце гордостью.
— Я даже не знал, что у нас было столько царей! — пользуясь случаем, высказался Великанов и попросил Гарника перевести его слова.
Старый священник, казалось, с горечью подхватил:
— Да, было. Была страна! Теперь остался клочок земли, обломок огромной скалы. Да и тот под угрозой гибели. Страшная буря бушует! И более крупные корабли тонут…
Гарник почувствовал неподдельную озабоченность старика судьбой своего народа и ему захотелось откровенно поговорить с ним. Особенно, когда он увидел в одном из шкафов несколько томов Ленина на армянском. Ему даже показалось, что этот шкаф перенесли сюда прямо из какой-то ереванской библиотеки. Как бы не веря своим глазам, он спросил:
— И Ленин у вас есть?!
— Да, — ответил старик тем же бесстрастным тоном, каким давал пояснения у коллекций. — Мы получаем все армянские книги и газеты. Даже приглашения на свадьбу, написанные армянским шрифтом. Храним все, — по всему этому создается история.
Шкаф был на замке. Ни о чем больше не спрашивая, Гарник и Великанов последовали за стариком и молодым иеродьяконом. Они прошли в просторный высокий зал, стены которого были опоясаны деревянным балконом. Над ним до самого потолка вздымались шкафы с толстыми и тонкими книгами, рукописными и печатными, пергаментными и бумажными, в кожаных и картонных переплетах, а то и вовсе без переплета. Особенно, по-видимому, монахи дорожили рукописями. Стоя перед ними, отец Аветис вытянул вперед суховатую руку:
— Вот наше богатство!
Да, это было богатство. Целая сокровищница, где были собраны вековые думы, чувства и мечты древнего, трудолюбивого, умного народа.
Когда дошла очередь до полок с газетами, старик сказал:
— Видите? Тут ежедневные армянские газеты, получаемые со всех концов света. Но у нас нет средств, чтобы переплести эти комплекты.
Бекмезян, медленно следовавший за стариком и до этого молчавший, грубо оборвал его объяснения:
— Хватит прибедняться, отец Аветис! Как только зашла речь об армянском легионе, у вас пошли жалобы на бедность. Будете вы что-нибудь делать для нации или нет, скажите прямо?..
— Но это тоже делается для нации, господин Бекмезян, — оглядывая шкафы, с улыбкой сказал Гарник.
— Ничего не могу возразить: это тоже для нации. Но сейчас судьбу нации будет решать оружие.
Как бы не обратив внимания на слова Бекмезяна, отец Аветис продолжал:
— Конгрегация сейчас не имеет доходов. Немножко получает от типографии, немножко от домов, сданных внаем. Средств не хватает, и мы вынуждены отказываться от переплетов.
— Пускай так и остаются, отец Аветис! После того, как мы возьмем в свои руки Армению, у нас найдутся средства переплести газеты.
— Идемте!
И круто повернувшись, старик зашагал к двери. Это была явная демонстрация в адрес Бекмезяна.
Гарник понял старика.
На прощание он крепко пожал ему руку.
— Прошу извинить, отец, — проговорил он и покраснел, не зная, можно ли так обращаться к монаху. — Мы доставили вам немало хлопот.
На улице Бекмезян пожаловался:
— Не говорил ли я, что они ископаемые? Свою нацию ни в грош не ставят! Сходим теперь в наш «национальный комитет», там что-нибудь посоветуют.
Гарник молчал. Образ симпатичного, старого монаха — хранителя библиотеки, все еще стоял перед ним. С Бекмезяном спорить было невозможно. Схватить бы его за горло да прижать к стенке: «Что ты хочешь от старика — пусть хранит свои книги!.. А что касается Армении, то… на-ка, выкуси!..» И Гарник незаметно составил комбинацию из трех пальцев.
Бекмезян так спешил, как будто «национальный комитет» был охвачен пожаром.
Гарник искал хоть какой-нибудь повод для того, чтобы уклониться от этого посещения. На какого дьявола ему этот комитет? Ведь это, очевидно, местная дашнакская организация. Неужели армян тут так много, что дашнаки создали свой комитет? Впрочем, пусть их будет сколько угодно, — ему с Великановым никакой «национальный комитет» не нужен. И надо придумать какую-нибудь причину, чтобы не ходить туда.
— Что-то я себя неважно чувствую, — пожаловался Гарник.
— В самом деле? — спросил Бекмезян. — Отчего бы? Наверное, подействовало вино этих Мхитарянов?.. Это пустяки!
Они повернули на шумную, людную улицу, где сплошным потоком шли грузовые и легковые автомобили. Среди них было немало и военных машин. В некоторых сидели вооруженные солдаты. «На фронт, наверное, едут… А мы должны разыскивать какой-то «национальный комитет». Зачем?..»
— Нет, я совсем плохо себя чувствую! — неожиданно остановился Гарник.
— Уж не от голода ли, брат. Давайте
