ГАРЕГИН СЕВУНЦ
ПЛЕННИКИ
РОМАН
Роман «Пленники» рассказывает о людях, которые оказались в тылу у немецко-фашистских захватчиков в годы второй мировой войны. Герои его — армяне, русские, украинцы — плечо к плечу проходят через страшные испытания плена, скитания на чужбине и т. д. Однако никакие муки и лишения не сгибают молодых патриотов — они остаются «пленниками любви к своей Родине».
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Посвящаю другу моему —
проф. А. А. Саркисяну
Глава первая
1
Пленных гнали на запад. Гнали, не давая ни еды, ни питья, ни отдыха. Измученная, голодная человеческая толпа продвигалась по разбитым, грязным дорогам, которым, казалось, не будет конца. Несменяемые повязки у раненых заскорузли от крови. Но сильней, чем раны, болели и ныли их сердца.
— Вода, вода! — послышались вдруг голоса. Колонна пленных проходила мимо мутного озера. Около десятка человек остановилось, знаками давая понять конвоирам, что они хотят пить. Откормленный ефрейтор с белесыми волосами подождал, когда они отделятся от колонны, и пустил очередь из автомата: часть была убита сразу, раненые корчились у самой воды с душераздирающими воплями и стонами.
Тонкая, сухая фигура солдата-армянина распласталась на земле с выброшенными вперед руками. Мертвый — он все еще будто тянулся к воде…
Ефрейтор решил проучить пленных. Немного погодя, когда колонна проходила по густой грязи, он остановил пленных и скомандовал всем лечь. Ослушаться было нельзя; черные зрачки автоматов с холодной и циничной усмешкой уставились, казалось, в самые души людей. По команде вся колонна легла в грязь, потом поднялась и снова легла, встала — и опять, опять…
Пленные и без того были в ужасном виде. А теперь они шагали, облепленные со всех сторон грязью, точно вылезшие из болотистой топи.
Гарник Адоян делал нечеловеческие усилия, чтобы не отстать. Раненая нога горела. Вспомнился ему Сероб, дружок детства. Мальчишки — и Гарник с ними — дразнили его хромоножкой. Не раз мать и сестра Шушик бранили за это Гарника. «Зачем обижать богом обиженного?» — приговаривали они. Но сам Сероб не обижался на товарищей. Одна нога у него была согнута дугой. В играх он подпирался палкой и на бегу, казалось, даже не касался этой ногой земли. Сероб и сам не смог бы объяснить, как ему удается так быстро бегать. О, если бы дали палку сейчас Гарнику!..
Но кто даст? И Гарник завидовал тем, кто был ранен в голову, руку или плечо…
Рядом с ним шагал русский солдат с забинтованной левой рукой. По временам он придерживал раненую руку здоровой и баюкал ее, как ребенка. Говорил он мало и не стонал, хотя раненая рука, как видно, сильно ныла.
Заметив, как корчится от боли ковыляющий рядом молодой армянин, он бросил на него взгляд, в котором было больше укора, чем жалости.
— Потерпи, браток! Эти сволочи не на край же света нас ведут.
Эти слова даже удивили Адояна. Ему казалось, что люди забыли о сочувствии и думают только о себе. Ведь, когда расстреливали отставших от колонны, никто не протестовал. Наоборот, если до этого пленные еще разговаривали друг с другом, то теперь совсем замолкли.
Через некоторое время русский снова обратился к Адояну:
— Ты бы скинул сапог. Так совсем измучишься… Сними! Может, станет легче.
Но не так-то просто было выполнить этот совет. Чтобы снять сапог, надо было присесть. А это означало отстать от колонны и получить пулю в затылок. Нет, шагать, шагать, — покуда позволяют силы!..
И он шагал, — пленный советский воин из дальней Армении. Нога у него тяжелела, набухала кровью. Но в такт с сотней других, здоровых ног, с тяжким усилием она мерно ступала по грязи бесконечной дороги в неволю…
2
Когда колонна проходила мимо какого-то незнакомого села, пленных около получаса продержали в открытом поле.
Гарник использовал эту остановку, чтобы перевязать ногу. Он снял сапог и, оторвав кусок рубахи, забинтовал рану. Той же тряпкой он запеленал ступню, смастерив нечто вроде нелепого лаптя. Только он закончил эту работу, как его окликнули:
— Никак ты армянин, приятель?
Вскинув голову, Гарник увидел перед собой голубоглазого белокурого парня. Он ничем не походил на армянина и странно прозвучала в его устах чистая армянская речь.
— Да, армянин, — сказал Гарник.
— Я тебя еще утром приметил, но не мог подойти. Вижу, нога у тебя болит… ранен?
Гарник коротко и неохотно рассказал, что с ним случилось.
— Вот что, дружище… У меня здесь товарищ один — Великанов его фамилия, — очень хороший парень… Держись с нами, понял?
— Но я же буду обузой для вас.
— Ну, о чем говорить!.. Какая там обуза! Если мы сами не будем помогать друг другу, кто нам тут поможет?.. И потом, — идти в конце колонны хуже, человек быстрее устает. Я был замыкающим, знаю это по себе. Давай-ка подадимся вперед.
Парень протянул Гарнику руку, помог подняться и, обняв за плечи, провел между кучками угрюмо сидевших пленных вперед. Они остановились около коренастого, широкоплечего парня.
— Вот он, Великанов. Иван, поможем человеку, а? Мой земляк…
У этого русского солдата был такой же изнуренный вид, как и у всех. Бросив на Гарника равнодушный взгляд, он спросил:
— Ранен, что ли?
— Да, — ответил за Гарника его новый друг. — Вижу, мучается парняга… Как зовут тебя?
— Гарник.
— А меня Оник. Джирагян Оник. Кроме тебя, был тут еще один армянин. Смбатом звали. Видел, как стреляли в него? Нетерпелив был, кинулся к воде, — пуля в спину… А мне — словно в сердце эта пуля попала… Да уж, видно, надо терпеть, раз влипли… Тише, идет к нам!..
Вдоль колонны, поднимая ее, шел один из конвоиров.
— Держись за руку. Вот так.
— Скорей бы уж дойти… хоть куда-нибудь, — поморщился от боли Гарник.
— Придем! — успокоил Оник.
В пути приходилось помалкивать. Конвоиры зорко следили за тем, чтобы пленные не переговаривались.
Вот в конце колонны прогремела короткая автоматная очередь. Гарник помрачнел. Ему казалось, что не выдержит и он, — сядет на дорогу, тут и смерть. Великанов, шедший слева, тихо проговорил:
— Опять прикончили отставших…
Гарник и Оник ничего не сказали.
Через некоторое время Иван снова подал голос:
— Слушай, Оник, переходи на мою сторону, отдохни! Я подсоблю пареньку.
Они поменялись местами.
