вникаю в ваши домашние дела, – она глубоко затянулась и медленно открыла второй глаз; поморгала, словно пробуждаясь от приятного сна. Помолчав немного, выдохнула и снова закрыла оба глаза; ее лицо окутал белый дым. Я невольно залюбовалась тенью от ее ресниц на скулах. Она открыла глаза, выбросила окурок на безупречную лужайку Банни и, прищурившись, наблюдала, как тот затухает на траве. Затем поднялась со стула и резко отряхнула красное платье. Она не улыбалась. – Мне это совсем не интересно.
– Это не ответ, – сказала я. – Ты! Отвечай! Зачем увозишь ее в Лондон? Даже не поговорив со мной!
Вита подошла ко мне так близко, что на меня пахнуло дымом еще до того, как она заговорила, и сладкая гарь заставила меня прищуриться и отступить назад. Но она снова приблизилась.
– Послушай, дорогая, – тихо проговорила она. – Мы обе знаем, что ты не можешь дать Долли то, что могу дать я. Ты просто не… – она замолчала и коротко улыбнулась: – …не приспособлена для этого, понимаешь? Лучше с достоинством смириться. Улыбнись, помаши нам ручкой и порадуйся, что у нее будут шансы, каких ты никогда бы ей не смогла дать.
Я снова попятилась.
– Она не может уехать. Вы должны были поговорить со мн…
Тут подошел Ролло, тихонько коснулся спины Виты и спросил:
– Все в порядке?
Вита прильнула к нему и вдруг обмякла, будто очень устала.
– Сандей расстроилась, что Долли решила уехать.
– А как же. Естественно, она расстроилась. Ужасно, когда дети уезжают, да, Сандей? Помню, мама плакала целыми днями, когда мы приезжали на каникулы…
– Ролло, – прервала его я, – это другое. Долли не уезжает в интернат. Или в университет. Ей шестнадцать лет, а вы все спланировали, даже не поговорив со мной!
– Он ничего не планировал, – возразила Вита. – Это я все спланировала. Мы с Долли. И, как видишь, она очень рада. Как я уже говорила, дорогая, тебе лучше просто смириться. Приезжай к нам погостить, когда устроимся на новом месте, – она улыбнулась и беспечно добавила: – И как скоро ты ее увидишь, зависит только от тебя. Только от тебя. Мы можем решить все просто и легко, а можем… – она сморщила свой красивый носик и печально вздохнула. – …Не договориться.
– Я этого не хочу, – ответила я.
А потом поняла, что формулировка моего возражения подразумевала, что все это – их с Долли план – уже свершилось, и дым незаметно охватил прекрасный сад. В то же время я почувствовала, как способность говорить снова от меня ускользает, и слова, что я хотела произнести, стираются из памяти, словно я разучилась говорить.
Ролло убрал руку и поправил очки.
– Ви, может, еще обсудим? Может…
Вита взяла его за руку.
– Можем обсуждать сколько угодно. Но сначала принеси нам еще выпить, Ролс, – она махнула в сторону бара, и Ролло послушно ушел. Секунду она молча провожала его взглядом. Наконец глубоко вздохнула и заговорила. – Я все сказала, Сан-дей. Можешь и дальше усложнять; дело твое, – она беспечно улыбалась, по-прежнему глядя в спину Ролло и не глядя на меня. – А я предлагаю все сделать по-дружески. Иначе как ты будешь приезжать к нам в гости?
И она ушла, зашагала по траве к Ролло и обняла его за талию. Что-то сказала, и он рассмеялся и с притворным неодобрением погрозил ей пальцем. Она произнесла тост, кокетливо наклонив бокал; Ролло тоже поднял бокал и улыбнулся. И я смотрела на них глазами Долли и видела, почему они ей так нравились; даже мне они по-прежнему нравились, и я поняла, что проиграла, хотя, наверно, и раньше это понимала.
К половине седьмого гости стали собираться, что вполне соответствовало этикету. Каждый год я сверялась с заветами Эдит Огилви, которая писала, что «это самое подходящее время для ухода с вечеринки в саду, если та началась в три часа». Если вечеринка началась в четыре, она должна закончиться в половине восьмого. Долли, Король и его родители выстроились у боковой калитки и прощались с гостями. Жена Короля ушла в дом, картинно придерживая живот. Я представила, как она снимает туфли и укладывается на диван, красиво подвернув ножки, а Король, вернувшись, находит ее в этой позе. Сад опустел, а я отвела взгляд от Виты и Ролло, которые сидели, расслабившись и прищурившись в свете низкого солнца. Мне было неприятно смотреть на людей, которые щурились на солнце без очков. Как будто я сама смотрела на солнце.
Наконец Вита встала, и Ролло тут же вскочил и зазвенел ключами в кармане. Она подошла и протянула мне руку; я ее не взяла, но она не ушла, а так и осталась стоять как ни в чем не бывало. Если бы мне не надо было ехать домой, где меня ждала темнота после целого дня слепящего света, я нашла бы другую машину.
– Пойдем, Жена. Я отвезу тебя домой. Долли же здесь переночует? – мы направились к калитке, и она спросила: – Придешь в пятницу на прощальный ужин?
Я ничего не ответила. Но мне впервые совсем не хотелось ужинать с Витой, Ролло и Долли. Я предпочла бы остаться дома в пижаме; побродить по саду, проверить, как там мои растения. Я больше не хотела проводить вечера у соседей, наряжаться и есть их изысканную еду.
Мы прошли через сад и остановились поблагодарить Банни и Ричарда и попрощаться с Долли. Они так и стояли, выстроившись в шеренгу у калитки, и благодарили уходящих гостей. Я засомневалась и встала в очередь. Я стою в очереди! Чтобы поговорить с собственной дочерью! Ролло, должно быть, почувствовал мои колебания и вышел вперед, обогнав нас с Витой, чего раньше никогда бы себе не позволил. Он строго следовал этикету и обычно топтался позади – закрывал за нами двери, провожал до места, пас нас как непослушных детей. Но сейчас я последовала за ним и наклонилась к Банни и Ричарду; те вежливо поцеловали меня в щеку. Даже Король поцеловал меня, видимо, увлекшись чередой прощаний; едва ли этот поцелуй был проявлением привязанности.
Когда я отошла, он кивнул и произнес: «Сан-дей». Он сказал это резко, словно хотел прогнать меня, а не окликнуть.
Но я все равно остановилась.
– Да. Что?
Чуть раньше я удивилась, услышав, что его жена сказала «пардон?», обращаясь к официанту; интересно, что Король об этом подумал? Поправил ли ее, как часто поправлял меня за время нашего недолгого брака? Король, его мать, да и Эдит тоже, не раз твердили, что в качестве уточнения необходимо говорить «что?», но никак не «пардон?»; «пардон»
