экзамены.
Банни свирепо шикала на собравшихся; сколько я ее знала, она председательствовала в местном Женском институте, и было легко представить ее в этой роли. Наверно, в детстве она была одной из тех девочек, которые делают одноклассникам замечания, если у тех грязные ботинки, и отчитывают их, если те меняются именами, путая учителей замены. Она становилась застенчивой, лишь когда говорила о деньгах, которые появились у нее благодаря замужеству. Наконец в саду воцарилась тишина, и Банни встала за плечом мужа, картинно изображая послушную жену. Король встал с другой стороны от Ричарда. Он был выше отца; внушительные квадратные плечи, широкая улыбка и красивое, но лишенное индивидуальности лицо делали его похожим на актера, которому заплатили, чтобы он пришел на вечеринку и изображал одного из Форрестеров. Обычно Ричард благодарил гостей и передавал слово Банни; та произносила речь, перечисляя все успехи Форрестеров за год, минувший с последней вечеринки.
– Спасибо, что пришли и празднуете с нами, – начал Ричард, но не повернулся к Банни, как обычно, а продолжил говорить. – В этом году у нас много поводов для праздника. Во-первых, мы очень гордимся нашей прелестной внучкой. Как многим из вас, наверно, уже известно, Долли недавно узнала результаты выпускных экзаменов. Она получила восемь пятерок. Восемь! – к моему удивлению, он ничего не сказал про девятую оценку, четверку. – В школе, конечно, хотят, чтобы она продолжила обучение. Но этим летом Долли нашла работу в сфере недвижимости! – я заметила, что Ричард говорил не как обычно, слегка развязным тоном с обилием риторических вопросов. Он говорил как Банни – краткими хвастливыми возгласами, и мне стало неловко его слушать, как будто его жена вещала его голосом. Должно быть, эту речь написала для него она. За каждой фразой следовала пауза, видимо, для того, чтобы новость об очередном успехе улеглась у присутствующих в голове. Лишь когда гости забеспокоились и начали переговариваться, он продолжил: – Долли решила не возвращаться в школу, а посвятить себя карьере.
Это же работа на лето, раздраженно подумала я, на пару месяцев, да и то они с Витой только ходят по магазинам и обедают – разве это карьера? Через месяц ей снова в школу, снова готовиться к экзаменам на аттестат, а потом Кембридж, она до сих пор надеялась поступить. Может, Ричард все это просто придумал, чтобы было чем прихвастнуть перед гостями в этом году? Надо было все-таки Банни произнести речь, она ни разу не соврала за предыдущие годы. Результаты экзаменов и так хорошая новость. И ребенок. Наверняка Ричард скажет еще и о ребенке. Неужели ему этого мало?
Он, видимо, решил, что выдержал достаточно длинную паузу, и снова заговорил.
– А если Долли наскучит Лондон, тут для нее тоже найдется работа, – он обвел жестом раскинувшиеся вокруг поля и картинно нахмурился.
Шутка была несмешная, но кое-кто из гостей вяло усмехнулся; остальные отреагировали на его попытки шутить, заерзав на стульях или глотнув из бокалов.
Вита и Ролло пили шампанское и смотрели на Ричарда безо всякого интереса. Они сидели, откинувшись на стульях с полузакрытыми глазами, но истинную причину их усталости определить было невозможно – то ли их утомило солнце, то ли речь, то ли долгая вечеринка. Ричард восхищенно взглянул на Долли, которая встала рядом с отцом и бабушкой.
– Мы очень рады за Долли и очень ей гордимся, хотя будем ужасно по ней скучать. Выпьем же за Долли!
Толпа одобрительно загудела, а Долли выступила вперед и встала рядом с Ричардом.
– Спасибо, дедушка. Спасибо всем гостям, – она обращалась к гостям как радушная невеста, спокойная и доброжелательная, какой я ее и представляла. – Хочу сказать тост. Если позволите, – она сделала почтительную паузу и взглянула на Ричарда, прося его разрешения; тот улыбнулся и ободряюще закивал. Она закусила губу и подняла бокал: – За моего папу и его прелестную жену, – она замолчала и обменялась многозначительными взглядами с женщиной с круглым животом, стоявшей рядом с Королем, – и, разумеется, за главную новость сегодняшнего вечера – малыша! За моего братика или сестренку и пополнение в нашем славном семействе Форрестеров!
Гости встали и подняли бокалы, а Король, который обычно всегда молчал во время ежегодных речей, выступил вперед.
– За мою дочь и ее новую работу! – громко и зычно произнес он. Тогда я поняла, почему прежде он всегда молчал. Банни и Ричард, разумеется, понимали, что их сын слишком обаятелен и они всегда будут теряться на его фоне. Король продолжал, глядя на дочь и не глядя на завороженную толпу: – За Долли и ее новую жизнь в Лондоне!
Я вдруг почувствовала себя очень маленькой и словно съежилась на узком и жестком стуле; я ощутила все свои кости, локти, упиравшиеся в ребра, и торчащие щиколотки, прижавшиеся к ножкам стула. Форрестеры сбились в кучку у шатра; в центре лучезарно улыбалась Долли, и все их семейство, казалось, разрасталось и заполняло собой сад, ликующе расширяясь, в то время как я сжималась и становилась все менее заметной.
На некоторое время я лишилась дара речи. Ролло вышел из-за стола и присоединился к группе подвыпивших мужчин средних лет, игравших в крокет в углу сада; Вита тоже смешалась с толпой. Наконец я встала и отправилась искать Виту. Та хихикала с проходившим мимо официантом.
– Вита, – сказала я, – когда Долли решила не возвращаться в школу? Почему ты мне не сказала? Вы забираете ее к себе в Лондон? Даже не поговорив со мной?
Я думала, что заплачу, когда договорю, но тело, казалось, пересохло, окаменело и было не в состоянии выдавить из себя ни слезинки. Казалось, внутри меня кружат пылинки, а не течет кровь и жидкость. Как будто в тот самый момент, когда Долли произнесла свою речь, я обратилась в кожаный мешок, набитый деревом, пылью, песком, волосами и костями. Меня слепили заново из всего, что застревает в горле. Теперь эта высохшая мумия пыталась заговорить.
С губ Виты свисала сигарета, ее глаза были закрыты, словно она погрузилась в глубокие раздумья. Она курила, как другие пьют чай – получая от этого почти эротическое наслаждение, закрыв глаза и коротко и тихо вздыхая от удовольствия. Я прервала ее приятное занятие; она резко вынула сигарету изо рта и отмахнулась от дыма. Помада чуть стерлась, но губы по-прежнему были красными.
Она открыла один глаз и посмотрела на меня из-под красной сетчатой вуали.
– Ты очень сердишься, дорогая? Мы только вчера все решили. Это была идея Долли; я, между прочим, удивилась. А ты меня знаешь, я не
