свидетельства популярности ее мужа. У них с Раймундом еще продолжался медовый месяц, и ей хотелось, чтобы весь мир считал его таким же неотразимым, каким он казался ей.
Когда, проехав барбакан, они оказались во внутреннем дворе, Раймунд снял Джоанну с дамского седла, быстро поцеловал и опустил на землю. Остальные проследовали в замок, но Джоанна поймала мужа за руку и спросила, не прогуляется ли он с ней по саду. Граф с готовностью согласился, радуясь возможности побыть с ней наедине, не так часто выдававшейся паре, большую часть жизни проводившей на публике.
В холодном и чистом воздухе небо над головами выглядело как виноцветное море, по которому дрейфовали звезды. Они сели на скамейку и смотрели на них, получая удовольствие от аскетичной красоты ночи. Джоанна хорошо утеплилась, одев отороченную мехом мантилью и мягкий шерстяной плащ, и Раймунд, заявив, что ему холодно, усадил жену на колени.
– Снова благодарю тебя, любовь моя, что не возражаешь против пребывания моего сына у нас при дворе. В отличие от дочерей, он еще не настолько взрослый, чтобы отсылать его на воспитание. Но тебе он понравится, он хороший парень, только немного робкий.
– Раймунд, я люблю детей, и буду рада, если он станет жить с нами.
Его рука скользнула под ее плащ, лаская бедро, а когда Джоанна повернулась к нему, граф поразился ее красоте в зимнем лунном свете.
– Господи, как ты прекрасна! – прошептал Раймунд, целуя ее.
– В тот день, когда мы сидели здесь, в саду, и впервые по-настоящему разговаривали, я хотела, чтобы ты так поцеловал меня, – призналась она. – Ты помнишь?
– Помню. Я поразился своей сдержанности, в то время как хотел наброситься на тебя, как голодный пес на кость, – поддразнил он и рассмеялся, когда она упрекнула его в излишней романтичности.
Некоторое время они посидели молча, не нуждаясь в словах. Но Джоанна искоса поглядывала на супруга, и наконец он спросил:
– Что случилось, любовь моя? Ты хочешь мне что-то сказать?
Она кивнула.
– Я не хотела говорить тебе, не сейчас, не было уверенности. Но больше я ждать не могу. Раймунд… у нас будет ребенок.
– Уже? – недоверие в его голосе сменилось бурной радостью, Раймунд восторженно целовал жену, смеялся и снова целовал. – Должно быть, это произошло в нашу брачную ночь, и что могло бы стать лучшим свидетельством благословения Господа?
Джоанна тоже рассмеялась.
– Не уверена, что именно в ту ночь, но точно вскоре после нее, – ответила она, объяснив, что последние истечения случились у нее за неделю до свадьбы. – Я запомнила, ведь исчезла тревога, что они начнутся в самое неподходящее время. Когда в ноябре они не пришли, я постаралась умерить свои надежды, зная, что еще слишком рано. Декабрьские должны были начаться две недели назад. Я хотела дождаться третьего месяца, прежде чем сказать тебе. Но сегодня в соборе на меня снизошел такой покой, такая уверенность, будто сама Пресвятая Богородица улыбнулась нам. Когда мы вернемся в Тулузу, я найду повитуху. Но у меня нет сомнений, я ношу твоего ребенка.
– Шестнадцать лет прошло с тех пор, как родилась моя дочь, – тихо сказал он, – шестнадцать лет. Я не лгал, когда отказывался верить, что наш брак будет бесплодным. Но даже не представлял, что это случится так скоро… – он снова скользнул рукой под плащ Джоанны и нежно, почти благоговейно положил ладонь на ее живот: – Когда?
– Посмотрим, что скажет повитуха, но я думаю, малыш родится летом. – Джоанна положила свою руку поверх его ладони, будто они баюкали ребенка, защищая его от опасностей, ожидающих во внешнем мире.
Она была так уверена, что будет мальчик, будто сам Господь шепнул ей об этом на ухо, и решительно отказывалась думать о плохом, и не вспоминать о маленькой гробнице в соборе Монреале. Одарив Раймунда улыбкой, которую он запомнит до конца жизни, она сказала:
– Достаточно скоро, чтобы люди могли сосчитать на пальцах. В июле.
Глава XI
Замок Гайар, Нормандия
Февраль 1197 г.
Новую крепость Ричарда записали в казначейский реестр как Замок Скалы, хотя сам он и все остальные называли замок шутливым именем, данным ему, когда строительство начиналось – замок Гайар, что по-французски значило «дерзкий», или же «наглый». Но Ричард имел в виду куда больше, чем стратегическое размещение речной крепости. Ниже замка он возвел новый городок, Пти-Андели, окруженный стеной, и перекрыл дамбами два потока, сформировав между замком и городом защитное озеро, после чего, по предложению архиепископа Руанского, город переименовали в Гранд-Андели. Андели, остров на Сене, должен был стать местом для укрепленного королевского дворца, а на островке поменьше, называвшемся Бутаван, предстояло возвести форт. В более амбициозных планах предполагался еще двойной частокол, который блокирует движение по реке.
А на обрыве, там, где утес возвышался на три сотни футов над Сеной, вырастут величественные стены замка Гайар – итог всего, что Ричард усвоил за двадцать пять лет непрерывной войны, цитадель, нежно именуемая им «прекрасная дочка», должна стать неприступной, как врата самого рая.
Андре был отлично осведомлен о смелых планах кузена относительно будущего Андели. Он восхищался Ричардом, отваживающимся так высоко воспарять в мечтах, хотя сомневался, будет ли энтузиазм короля так же ярко пылать по мере того как будут идти годы. Он считал, что превращение грандиозного замысла Ричарда в нечто реальное займет по меньшей мере лет десять. Поэтому был поражен, когда в этот ветреный февральский вечер увидел, как много здесь сделано после его прошлого посещения.
Вокруг выросла целая деревня из деревянных домиков и бараков для рабочих, стражников и для хранения припасов, и повсюду Андре наблюдал бурную деятельность. Люди с кирками, долотами и молотами вырубали глубокие рвы в твердом камне. Другие, одевшись потеплее для защиты от зимней стужи, взбирались по строительным лесам на стены. Кузнецы ковали инструменты, плотники следили за распилкой бревен, подсобные рабочие сгибались под тяжестью грузов, вывозили на тачках песок и камни, сновали мальчишки-водоносы, спеша отозваться на окрик: «Воды, парень!». Андре это зрелище напомнило разворошенный муравейник со снующими во все стороны обитателями.
– Мы больше не сможем смешивать строительный раствор, пока не потеплеет, – сказал Ричард
