Мельгей перешел ко мне. Мой отец всегда получал, что хотел, – сказал Раймунд. Уголок его рта изогнулись в невеселой улыбке.
– А Беатриса Транкавель?
– Поначалу мы хорошо ладили. Я знал, что она «верующая», но считал, что это дело меж ней и Богом. Однако когда я не позволил ей воспитать «верующей» Констанцию, нашу дочь, она на меня обиделась. Кроме того, с годами она становилась все более набожной и исполняла супружеский долг с возрастающей неохотой, боясь рисковать своей бессмертной душой. Поэтому… когда Люку требовалась индульгенция, я искал ее на стороне, и обычно далеко ходить мне не приходилось.
Вспомнив, как резко отчитывала его в саду в Бордо, обвиняя в нарушении брака, Джоанна почувствовала угрызения совести.
– Тебе надо было дать всем знать, что она катарка, Раймунд. Враги использовали твой неудачный брак как дополнительное оружие, объявляли тебя бессердечным за то, что ты отослал ее и впал в разврат, плодя бастардов. Если бы они знали правду…
– Ничего бы не изменилось, Джоанна. Псы всегда лают. Я не хотел направлять ярость церкви на Беатрису – она все-таки мать Констанции. А из-за того, что она Транкавель, ее семья, включая мою сестру и племянника, подверглась бы еще большим подозрениям в глазах людей вроде кардинала Мелиора.
Вспоминая о печальной истории своего брака, он заговорил серьезно и даже мрачно, но вскоре она узнала, что муж не способен долго грустить. Упоминание имени папского легата пробудило в нем игривое настроение, и он хитро улыбнулся Джоанне.
– Только подумай, как обрадуется этот добрый кардинал, прослышав, что ты вышла за одного из приверженцев дьявола, любовь моя. Думаю, нам следует назвать первую дочь Мелюзиной и попросить его стать крестным отцом.
Видя, что его дерзость развеселила жену, а не смутила, он привлек Джоанну к себе, восхищаясь тем, как они подходят друг другу и в постели, и вне ее. Его поцелуй был знаком любви и нежности, но она ответила с пылом, который быстро превратился в страсть.
– Люк шевелится, – пошутил граф. – Ты намерена его разбудить?
Джоанна была не из тех женщин, которые уклоняются от вызова, тем более в случае, когда победу одержать так легко.
– Если я это сделаю, отведешь меня на вершину горы?
Руки Джоанны скользнули по его груди вниз, к паху, и дыхание Раймунда участилось.
– Обещаю, – ответил он и сдержал слово.
* * *
После свадьбы Раймунд увез Джоанну в Тулузу. Город радостно встретил ее, напомнив о залитом светом факелов въезде в Палермо почти двадцать лет назад. Затем они принялись неторопливо объезжать его земли, чтобы представить Джоанну вассалам Раймунда. Раньше она не понимала, насколько обширны его владения, и пришла к выводу, что нет ничего удивительного в том, что правители Аквитании так стремились включить их в свое герцогство.
К середине декабря они находились в Каркассоне и собирались вернуться в Тулузу к своему рождественскому двору. Раймунд был известным покровителем трубадуров и жонглеров и горячо желал, чтобы они прославили красоту и очарование его молодой жены. Он заверял Джоанну, что приедут самые лучшие: Пейре Видаль, Раймон де Мираваль, Гаусельм Файдит и даже Арнаут де Марейль, которого на время изгнали за жалобные песни о любви к сестре Раймунда Аделаизе.
Джоанна с нетерпением ждала возможности главенствовать на собственном приеме – после смерти Вильгельма она была лишена этой привилегии. Однако молодая супруга чувствовала и вину за то, что для нее Рождество будет идеальным, а для Беренгарии таким печальным. Архиепископ Руана исполнил свою угрозу и в ноябре наложил на всю Нормандию интердикт, а затем отправился в Рим, чтобы изложить свои жалобы перед папской курией.
Если он надеялся, что эти решительные действия заставят Ричарда сдаться, ему предстояло пережить разочарование. Ричард немедленно отрядил в Рим Лоншана, епископа Лизье, и Фулька, избранного епископа Даремского, а сам продолжил проводить большую часть времени на Андели, лично контролируя строительство замка Гайар. Алиенора написала, что он демонстративно держит рождественский двор в Нормандии, в своем охотничьем поместье Бур-ле-Руа неподалеку от Байе, намереваясь показать архиепископу, что в его герцогстве воля правителя перевешивает интердикт прелата.
Алиенора не присутствовала там, не желая предпринимать такое долгое путешествие в разгар зимы, и писала, что не знает, будет ли там Беренгария. Джоанна сомневалась в этом, поскольку ее невестка, в отличие от Ричарда, неспособна была бросить вызов архиепископу. У нее болела душа за подругу, разрывавшуюся между любовью к мужу и к Богу. Но даже горестное положение Беренгарии не опечалило ее надолго. Джоанна была так счастлива, что ничто не могло омрачить радость от новой жизни в качестве графини Тулузской.
Наутро им предстояло отправиться в Тулузу, но в этот вечер служили особую заказную мессу за выздоровление епископа Каркассонского. Раймунд не особенно жаждал присутствовать, сказав Джоанне, что скучные, бессвязные проповеди бесполезного старого прелата как нельзя лучше работают на руку катарам.
Но Джоанна считала, что, если они останутся в стороне, это даст врагам Раймунда в церкви новый повод для жалоб и, поскольку он ни в чем не мог отказать жене, с наступлением сумерек они появились в воротах замка. До собора Св. Назария было недалеко, но каждое их появление на публике собирало толпы народа, и поэтому Раймунд был верхом на любимом вороном иноходце, а Джоанна ехала на своем свадебном подарке, тонконогой рыжей кобыле. Юный племянник Раймунда сначала упирался под влиянием, как опасалась Джоанна, своего наставника Бертрана, лорда Сесака, при первой встрече с ней гордо провозгласившего себя катаром. Но в последний момент Раймон-Роже передумал, а Аделаида решила присутствовать вместе с сыном. Таким образом, по узким мощеным улочкам Каркассона к собору направилась целая королевская процессия.
Мессу служил архидиакон Беранже, приходившийся племянником епископу Отону, и Джоанна быстро поняла, что он пользуется у горожан еще меньшей популярностью, чем дядя. Джоанну беспокоила такая открытая враждебность к церкви: несмотря на терпимость к катарам, она все же считала себя доброй католичкой и испытала облегчение, когда Раймунд заверил ее, что Тулуза отличается от Каркассона, где катарская теология глубоко укоренилась в гражданской жизни.
Выйдя из собора, они обнаружили на улице толпу, радостно приветствовавшую своего юного виконта и графа Тулузского с молодой женой. Джоанна наслаждалась короткой поездкой обратно к замку – она обожала такие
