самым крошечным триумфом над Рафаэлем, а отчасти потому, что смех, который срывается с его губ и разносится над стойкой, глубокий и искренний.
Еду приносят в запачканном жиром бумажном пакете, и Рафаэль держит его так, словно это пакет с какашками чужой собаки.
Как только над нашими головами раздается звонок над дверью, по закусочной разносится резкое — Подождите! — и я поворачиваю голову.
Навстречу мне бежит девушка. Она ставит свой кофейник и мягко кладет ладонь мне на плечо.
— Ты в порядке, милая?
Я моргаю.
— Что? Ах, да. Он не похищал меня, не надо…
Ее нервный смех и настороженный взгляд на Рафаэля прервали меня.
— Нет, милая. Ты была здесь несколько ночей назад и очень внезапно ушла. Ты выглядела так, словно тебя вот-вот стошнит, — она оглядывается через плечо и понижает голос. — Мы же не отравили тебя, не так ли?
Осознание поражает меня. Она имеет в виду четверг, ночь с пьяными девушками, репортаж новостей и осознание того, что мой мстительный взмах зажигалкой над бутылкой водки был худшей ошибкой в моей жизни.
Сочувствующая улыбка официантки остается в фокусе, но за ее спиной маячат красные столики с диванами и клетчатая плитка. Я всегда так делала. Я беру все плохое, что случается в моей жизни, например, тревоги, страхи и травмы, складываю их в аккуратную компактную упаковку, а затем храню их где-то так глубоко внутри себя, что забываю об их существовании. Потом они всплывают в памяти, когда я смотрю новости или остаюсь наедине со своими мыслями.
Сильная рука обхватывает меня за талию, и темный, шелковистый голос касается моего уха.
— Ты в порядке, Пенни?
Пенни. Я бы зациклилась на том факте, что Рафаэль называл меня не иначе как Пенелопа, снисходительно растягивая слова, если бы паника не подкатывала к горлу.
Я подавляю ее, заставляю себя улыбнуться и солгать.
— Я просто была немного не в духе, вот и все.
Прищуренный взгляд Рафаэля обжигает мне щеку, когда он придерживает для меня дверь. Мое сердце колотится от угрозы допроса в пропитанной лосьоном после бритья машине, но он просто с безразличным видом садится на водительское сиденье и кладет пакет с едой мне на колени.
— Эй, тут же моя книга!
Он рассматривает канареечно-желтый корешок и включает передачу.
— HTML для чайников, — растягивает он слова. — Слышал, что это одно из лучших произведений Шекспира.
Я сдерживаюсь, чтобы не возразить, и смотрю в запотевшее окно, наблюдая, как вдали пропадает безопасная главная улица. Слева мелькает разбитая вывеска «Ржавого якоря», а затем мы возвращаемся на дорогу, где меня нашел Рафаэль, карабкающуюся в пропасть.
Горячее покалывание пробегает у меня по коже.
— Куда мы едем?
Его взгляд переходит на меня, в нем играет намек на веселье.
— Туда, где никто не услышит, как ты кричишь.
Ох. Даже зная — ладно, предполагая — что это не более чем нездоровая шутка, мое тело все равно съеживается. Несколько минут мы сидим в напряженном молчании. Запах жареной вкуснятины доносится из пакета, лежащего у меня на коленях. Радио напевает одну из тех праздничных песен, которые всегда застревают в голове в это время года, и толстые пальцы Рафаэля постукивают по бедру в такт музыке.
В конце концов, мы останавливаемся напротив старой церкви на утесе. Дождь усилился, и за приборной панелью ничего не видно. Рафаэль глушит двигатель, и внезапная тишина звенит у меня в ушах.
Я прочищаю горло и передвигаюсь по широкому сиденью ближе к двери. Бросив быстрый взгляд на мои ноги, Рафаэль снимает пиджак, поднимает бумажный пакет с моих коленей и накрывает им меня. Его теплые руки, касающиеся моих бедер, ощущаются как статическое электричество и делают мой следующий вдох поверхностным.
— Сними шубу, она мокрая.
Я делаю то, что мне говорят. Он бросает её обратно на сиденье, прежде чем завести двигатель и включить печку. Очевидно, он ошибочно принимает мой дискомфорт от того, что я застряла с ним в машине, за холод. Правда в том, что мне совсем не холодно. Несмотря на то, что я промокла до трусиков, я вся горю. Моя кровь становится еще горячее, когда Рафаэль отстегивает ремень безопасности и поворачивается всем телом, привлекая ко мне все свое внимание.
Тяжесть его взгляда ложится на мое лицо. Пытаясь избежать этого, я разворачиваю бургер и откусываю кусочек. Капля кетчупа стекает по моему подбородку и с плеском приземляется в картонную коробку.
Рафаэль тихонько хихикает.
— У тебя всё лицо в кетчупе, — он поднимает руку, и на мгновение мне кажется, что он собирается наклониться и вытереть его с моего подбородка.
Но, конечно, он этого не делает. Господи, зачем ему это? Он просто опирается локтем о подлокотник и проводит двумя пальцами по губам.
Хотя глупо было предполагать, что он прикоснется ко мне, тот факт, что он этого не сделал, вызывает у меня сильную дрожь разочарования. Я справляюсь с этим единственным известным мне способом: веду себя, как стерва.
Я роюсь в его пиджаке на коленях, достаю из кармана шелковый платок и вытираю им рот.
— Спасибо.
Жесткая усмешка, появляющаяся на его губах, возвращает мир в прежнее русло.
— Ты не голоден?
Он смотрит на меня так, словно я пригласила его потанцевать под дождем голышом.
— Разве я похож на того, кто ест такое дерьмо?
Инстинктивно я опускаю взгляд на подтянутый живот под его полупрозрачной рубашкой и прогоняю все навязчивые мысли из головы очень большим куском своего бургера. Ни за что на свете.
— А что же ты тогда ешь? Кровь сорока девственниц на завтрак или что-то в этом роде?
Он ухмыляется.
— Что-то в этом роде.
— У меня всегда были подозрения, что ты вампир.
Снова окинув бесстрастным взглядом мои ноги, он добавляет нечто такое, от чего мое сердце замирает.
— У меня есть к тебе вопрос.
Я перестаю жевать и бросаю взгляд на ручку двери, но она со щелчком закрывается, как будто Рафаэль может читать мои мысли. Он переключает свое внимание на лобовое стекло, откидывается назад и проводит ладонью по горлу.
— Почему ты не спишь по ночам?
Мой бургер падает на колени с жалким стуком.
— Может, я тоже вампир?
— Пенелопа.
Его голос обволакивает мое имя, как объятие, заставляя мои веки сомкнуться. В нем чувствуется идеальная буря нетерпения и мягкости, и, наверное, именно поэтому правда срывается с моих губ.
— Плохие вещи случаются по ночам, — шепчу я.
Его челюсть напрягается, но он по-прежнему не смотрит на меня.
— Например?
Например, взрослые мужчины вытаскивают меня в переулок и задирают
