так как знал, что крайне важно соблюдать осторожность. У него были винтовка, револьвер и нож, но он знал, что если его стратегия не приведет к цели, к которой он стремился, то сила не поможет. Его драгоценные запасы зерна и сушеных фиников, а также меха с водой были погружены на верблюда, а второй, они были лучшими в стаде, нес его самого. Он путешествовал по ночам, укрываясь, насколько мог, от нестерпимых лучей солнца днем и подгоняя своих верблюдов, чтобы они как можно быстрее шли. И все же, когда в конце концов тот, на котором он ехал, свалился, он ничего не видел в окружающем мире, кроме пустынных песков, уходящих во все стороны.
Но у него не было и мысли о том, чтобы повернуть назад. Сбросив винтовку, он сел на запасного верблюда, не имея при себе никакого оружия, кроме револьвера, кучи запасных патронов и ножа, и двинулся в путь. Еще одна ночь пути, и еще одна, и в середине тридцатой второй верблюд упал под ним с почти человеческим вздохом.
Медленно Хардинг осмотрел горизонт. Ничего, кроме бесплодного песка, не встретило его вопросительного взгляда. Выбросив револьвер и патроны, мгновение поколебавшись насчет ножа, но все-таки решив оставить его, он сунул в карман горсть фиников, выпил последние капли воды и пешком двинулся в пустыню. Он шел все дальше и дальше, думая только о том, что никогда не сдастся, пока не достигнет самого крайнего предела человеческой выносливости.
Взошло солнце, и он обнаружил, что упорно идет вперед. Вдруг он остановился, на минуту закрыл глаза руками и издал хриплый возглас удивления. Прямо на него спускалась группа из дюжины верблюдов, но они были такого размера, мощи и силы, каких он никогда не видел, а вели их три отвратительных негра, черных, как блестящий уголь.
В следующее мгновение его окружили, с молниеносной быстротой схватили и уложили в крытую клетку между двумя верблюдами. Затем вся группа, повернув назад, быстро понесла его прочь, возвращаясь по своим следам, но при всем этом, к его полному изумлению, с ним обращались очень бережно.
Долгий дневной переход вывел их на опушку огромного леса. Там он был передан другому отряду негров, еще более отталкивающему, если такое возможно, чем его похитители, и сразу же началось продвижение в глубь леса. До этого момента не было произнесено ни слова, но теперь он с удивлением заметил, что его охранники вполне готовы с ним разговаривать. Их речь была на каком-то арабском диалекте, который он с трудом понимал, и они горячо заверяли его, что не желают ему зла, но о цели его поимки хранили гробовое молчание. И все их поступки подтверждали эти заверения. Действительно, с ним обращались не просто любезно, но с таким почтением и вниманием, которое вызывало у него самые жуткие предчувствия.
Пять дней они непрерывно шли, все глубже и глубже в лес. На шестой день они достигли маленькой деревушки на берегу небольшого озера, и все жители немедленно устроили пир и ликование по поводу их прибытия. Когда жители деревни столпились вокруг него, Хардингу стало не по себе от своего особого положения на празднике, особенно когда девицы открыто восхищались его цветом лица и фигурой, а еще больше от того, что его не покидало навязчивое подозрение, что все это связано с его предназначением стать следующей жертвой Великого Белого Змея, если эта легендарная рептилия действительно существовала. С замиранием сердца он размышлял о том, что ему остается только ждать развития событий, ведь побег был явно невозможен, хотя ему и разрешили идти не связанным.
День и ночь они отдыхали в деревне. На следующий день, после тщательного и, очевидно, церемониального купания в озере, они облачились в белые одежды, надели их и на Хардинга, и отправились по хорошо утоптанной дороге, ведущей из деревни. Через час ходьбы они вышли к полноводной реке. Оба ее берега на большом расстоянии вверх и вниз были заполнены ожидающими неграми, хранившими торжественное молчание, но внимание Хардинга сразу же привлек небольшой остров прямо в центре русла. Он был покрыт, во многих местах вода омывала его стены, круглым каменным сооружением высотой около пятидесяти футов, в котором то тут, то там виднелись ворота с остроконечными арками.
Прибытие гостей было встречено громкими возгласами толпы, собравшейся на берегу реки, и когда они прошли к ожидавшей их лодке, крики радости и приветствия прозвучали в ушах Хардинга как предсмертный колокол, ибо он мрачно подозревал, что у него самого было мало поводов для радости.
У самых больших ворот каменного строения их встретили несколько человек в белых одеждах и провели в просторный и высокий зал. Хардинг быстро окинул глазами зал в надежде, что там есть возможность спастись, но когда он осмотрел его нижнюю часть, то почувствовал, как под ним задрожали колени, а рука страха легла на его живот. Однако в следующую секунду он пришел в себя и, внешне спокойный, взглянул на самое ужасное зрелище, с которым ему когда-либо приходилось сталкиваться.
Это был не просто сказочный миф. Там, свернувшись кольцом, лежала огромная змея. Она была сверкающей, фосфоресцирующей, белой, за исключением тех мест, где ее глаза с тяжелыми веками сияли, как мертвенные рубины, и Хардингу показалось, что весь зал наполнен тусклым и бледным сиянием, мерцающим от ее извивов. Он не мог даже предположить, какой длины может быть его тело, но в самой толстой части оно, несомненно, было огромным, как бочка.
По кругу перед ним кружились жрецы, их белые одежды колыхались и раскачивались в такт их движениям, они напевали мелодию, похожую на панихиду, от которой по позвоночнику Хардинга поползли мурашки, а на шее зашевелились волосы. Они кружили все быстрее и быстрее, то сжимая круг, то расширяя его, сплетаясь и кружась, мерно покачиваясь и размахивая руками, пока у Хардинга не закружилась голова. Затем с громовым торжествующим криком они остановились, образовав с двух сторон полосу от Хардинга до змеи.
И тут он в полном недоумении протер глаза, забыв о своей страшной опасности. И тут из глубины змеиных сплетений выскочила дева, столь сияющая своей чистой красотой, что у него замерло сердце, когда она медленно и плавно прошла по дорожке между молчаливыми священниками и остановилась перед ним, краснея, но с уверенностью глядя на него своими прекрасными глазами и доверчиво протягивая к нему руки в немом обращении. Она была неотразима.
Хардинг взял ее руки в свои, и, едва понимая, что делает, притягивал ее все ближе и
