Оливия никак не решалась взять письмо дрожащими руками.
– Почему она сама не привезла его?
– Она умерла два месяца назад. Мне с трудом удалось узнать ваш номер телефона.
– Умерла?!
– У нее была больная печень. Я разыскал два адреса в Кеймбридже, но в одном месте сказали, что не знают, где вы, а в другом отказались дать мне номер телефона.
– Умерла?.. – переспросила Оливия, совсем забыв о том, что этот человек провел в пути два дня.
Томас Хоуп все еще протягивал ей конверт.
– Там свидетельство о смерти и банковские счета. В машине у меня коробки.
Оливия не взяла конверт, и он положил его на стол Анны-Мари и вышел в коридор, столкнувшись в дверях с Саймоном.
– Кто это? – спросил Саймон, оглядываясь.
Оливия тоже хотела это знать. Она выбежала на улицу к стоянке. Томас Хоуп открывал багажник автомобиля.
– Откуда вы знаете мою мать? – спросила она.
– Мы жили вместе.
– Вы были женаты?
Он поднял маленькую коробочку.
– Не на Кэрол.
– На другой женщине?
– Моя жена не давала согласия на развод, – ответил он, вынимая коробку побольше. – Кэрол это знала. Я всегда был с ней честен. Куда это отнести?
– Болезнь печени… Какая болезнь?
– Какая бывает от пьянства. Разве вы не знаете, что она пила?
– Нет. Она получала мои письма?
– Все, что у нее было, находится в этих коробках. Так куда их отнести?
– Я их отнесу, – сказал Саймон, забирая коробки.
– Почему она не ответила мне? – продолжала спрашивать Оливия.
Томас Хоуп потянулся за другой коробкой.
– Наверное, считала, что не имеет на это права.
Не имеет права? Мать всегда имеет право!
– Она знала о Тесс?
– Да, знала.
Оливия оторопела.
– Как она могла знать и даже ни разу не повидаться с ней?
Саймон подхватил обе коробки и направился в офис. Томас захлопнул багажник.
– Вот и все. Незадолго до смерти Кэрол перебрала все вещи. В этих коробках – фотографии и книги. Когда ей становилось лучше, она вязала, и здесь есть несколько связанных ею вещей. Она передала их вам. – Он нащупал в кармане ключи. – Завещания Кэрол не составила. Поверьте мне на слово, я привез вам все, что у нее было.
Он открыл дверцу, сел в машину и завел двигатель.
«Подождите! – чуть не крикнула Оливия. – Какая она была? Как выглядела? Что делала? Где работала? Вспоминала ли обо мне? Любили ли вы ее?»
Но она продолжала молча стоять как вкопанная. Хоуп развернул автомобиль и выехал на дорогу. Саймон подошел и встал рядом.
– Может, это розыгрыш? – проговорила Оливия, глядя на Саймона. – Вдруг она хочет посмотреть на мою реакцию?
Подошла Натали с конвертом в руке.
– Здесь свидетельство о смерти.
Оливия нехотя взяла конверт и медленно распечатала его. Вместе с другими бумагами там лежала газетная вырезка с кратким некрологом. В числе ближайших родственников были названы только Оливия и Тесс.
Оливия перечитала вырезку, горечь утраты и странная опустошенность захлестнули ее с новой силой.
– Я всегда надеялась, что у нас были и другие родственники.
Натали ласково тронула ее за плечо.
– Мы чем-нибудь можем помочь? – спросила Сюзанна.
Чем тут поможешь? Ничего уже сделать нельзя, да и звонить некому. Остается только сказать об этом Тесс, которая никогда не знала свою бабушку. Кэрол не стала частью их жизни. Оливия говорила о ней всегда в прошедшем времени, чтобы не заронить надежду в сердце дочери. А сама до сегодняшнего дня надеялась, что когда-нибудь три женщины разных поколений воссоединятся в счастливую семью.
Но мечта так и осталась мечтой. Оливия внезапно осознала это с отчетливой ясностью, и ей захотелось… сделать хоть что-нибудь. Она перевела отчаянный взгляд с Саймона на Сюзанну и Натали.
– Я… мне надо пробежаться, – сказала она и направилась к своему автомобилю.
Саймон склонился к боковому стеклу.
– Как ты? – спросил он с такой нежностью, что ей захотелось плакать.
Оливия улыбнулась сквозь слезы:
– Все нормально. – Она завела двигатель и, резко развернувшись, выехала со стоянки. Несколько минут спустя она подъехала к Большому дому, взбежала по ступенькам наверх, переоделась у себя в комнате в шорты и майку, спустилась вниз и побежала по дороге.
Горячий воздух и полуденное солнце накалили мощеную дорогу, и от нее веяло жаром. Оливии было тяжело бежать – кололо в боку, болели ноги, но она не обращала внимания на боль, рассудив, что это лучше, чем сидеть в бездействии, окаменев от горя. Пот тек по ее лицу, и она вытирала его ладонью.
Так она пробежала мимо дома Саймона, потом еще милю-другую, повернула на тропинку, ведущую на побережье. Тропинка постепенно сужалась и наконец, исчезла в каменистых утесах.
Оливия побежала по валунам вдоль берега. Вдали на водной глади виднелось несколько яхт. Наверное, Тесс находится на одной из них. Но сейчас Оливия не готова с ней говорить о произошедшем. Волны разбивались о скалы, и соленые брызги долетали до нее, освежая разгоряченное лицо.
Она замедлила бег и остановилась, тяжело дыша. Опустилась на камни и разрыдалась, прижавшись лбом к коленям.
Оливия не помнила, когда плакала в последний раз. Но так не плакала ни разу – горько, навзрыд.
– Оливия…
Она уткнулась в колени, но не могла унять слез. Саймон ничего больше не сказал – просто сел рядом и обнял.
Прошло немало времени, прежде чем она перестала всхлипывать у него на груди, обессилев от горя и отчаяния.
– Быстро же ты бегаешь, – пробормотал Саймон, и она бы рассмеялась, если б могла.
– Она не должна была… умирать, пока… мы не встретились с ней, – прерывисто сказала Оливия. Он погладил ее по голове, взъерошив ей волосы. – Я хотела, чтобы она увидела Тесс, полюбила ее… И меня… И мы бы тоже полюбили ее.
– Конечно.
– Я ничего о ней не знала. Не знала, что она пила.
– Оливия, все кончено. Не терзай себя.
– Господи, все напрасно! – воскликнула она, внезапно рассердившись и на себя, и на мать.
Он не спорил с ней, продолжая гладить по голове. Оливия взглянула на него.
– Она меня не любила.
