Ай да диво, что за грива! Ай да ногти, точно когти! Отчего ж он так оброс? Он чесать себе волос И ногтей стричь целый год Не давал — и стал урод. Чуть покажется на свет, Все кричат ему вослед: Ай да Степка! Ай растрепка!
Для начала о хорошем.
В письме к своей матери Паулина сообщает: «Вчера Альберт получил табель, он снова закончил первым, отметки у него превосходные». И это притом что шульмейстер в своих методах не пренебрегает телесными наказаниями: он лупит детей, когда они ошибаются, отвечая таблицу умножения. А юный Альберт на дух не переносит строгого повиновения и дисциплины.
И за словом он в карман не полезет, если надо поставить на место высокомерных учеников и властных наставников.
Найти общий язык Альберту удается только с учителем Закона Божьего. Тот благодушно относится к Альберту. На его занятиях все идет хорошо до тех пор, пока учитель не приносит на урок здоровенный гвоздь. С гордостью он сообщает классу:
— Гвозди, которыми Иисуса прибивали к кресту, выглядели так же.
Эта наглядная демонстрация лишь подогревает антисемитские настроения среди школьников, которые без колебаний выплескивают на Альберта всю свою злобу.
За веру в правду и справедливость они дразнят его Честным Джоном. Но в ответ на издевки Альберт может только скривиться, смерить обидчиков саркастическим взглядом или выпятить дрожащую нижнюю губу. Он учится в такой же обстановке, как и многие забитые дети в то время, да и сейчас: атмосфера школы, как и всего общества, отравлена властью, дутыми авторитетами и страхом, более всего страхом. Противоядие одно — сидеть тихо.
Как и его отец, он старается держать язык за зубами.
В конце концов доходит до того, что главный задира-антисемит плюет в Альберта.
— С этого момента ты изгой. Никто больше с тобой не разговаривает. Тебя не существует. Никто, ничто и звать никак. Ты почитай, что пишет Генрих фон Трейчке: «Die Juden sind unser Unglück! Евреи — это наше несчастье! Евреи больше не нужны. Международное еврейство, скрываясь под личиной других национальностей, оказывает разрушительное влияние; мир в нем более не нуждается». И в тебе тоже. Schmutzige Internationale Jude. Паршивый международный еврей.
Альберт побелел от злости. Руки трясутся. Сердце сжалось в груди. Глядя на своих одноклассников, он видит, что все от него отвернулись.
У него вырывается:
— Едва ли в мире найдется страна без еврейской прослойки населения. Но где бы ни проживали евреи, они всегда составляют меньшинство, причем ничтожное, неспособное защитить себя от внешних нападок. Правительства с легкостью прикрывают собственные ошибки, упрекая евреев в поддержке той или иной политической доктрины, будь то коммунизм или социализм. На протяжении всей истории в каких только преступлениях не обвиняли евреев — и в отравлении колодцев, и в ритуальных убийствах детей. Но многие претензии — не более чем зависть, ведь еврейский народ, даром что национальное меньшинство, всегда выделялся непропорционально большим количеством выдающихся общественных деятелей на душу населения.
Весь класс скандирует:
— Жид, жид, по веревочке бежит! Жид, жид, по веревочке бежит!
Некоторые отбивают ритм по партам.
— Жид, жид, по веревочке бежит!
Отворяется дверь в класс.
— Was ist hier los? — перекрикивает этот гам учитель. [Что здесь происходит?]
Оттолкнув его в сторону, Альберт сбегает из Петерсшуле.
Он клянется, что впредь сумеет за себя постоять. А поможет ему в этом семья. В темной фетровой шляпе поверх черных волос, стреляя по сторонам сверкающими карими глазами, он мчится домой, да так быстро, что чуть не отрывается от земли. И напевает «Степку-растрепку» на мотив собственного сочинения.
В 1888 году в Соединенных Штатах основали Национальное географическое общество, а в Соединенном Королевстве опубликовали повесть Конан Дойла «Долина Страха». Тогда же в Браунау, в ста двадцати четырех километрах от Мюнхена, Клара Гитлер забеременела своим пресловутым сыном. Так же как и Ханна Чаплин своим Чарли на Ист-стрит в районе Уолворт на юге Лондона. Альберт Эйнштейн тем временем переходит в межконфессиональную мюнхенскую гимназию Луитпольда.
Ему, как и его одноклассникам-евреям, нравятся уроки Генриха Фридмана. Фридман рассказывает о десяти заповедях и иудейских праздничных традициях. При этом Альберт открыто идет на конфликт с учителями латыни и греческого, чья методика обучения больше походит на муштру. Смириться с этим просто невозможно.
— Учебники! — командует шульмейстер. — Открыть учебники. «Степка-растрепка». Страница первая.
Альберт роняет свой учебник на пол.
— Сиди тихо, Эйнштейн!
— А то что?
— Получишь по рукам.
— И от кого же?
— От меня.
— Не нужен мне ваш учебник.
— Еще как нужен.
— А если я уже знаю первую страницу наизусть?
— Ничего ты не знаешь.
— Знаю.
— Лжешь.
— Вы уверены?
— Ничего ты не знаешь.
Учитель на глазах теряет самообладание.
В классе раздаются сдержанные смешки.
— Молчать! — взрывается учитель. — Ну, Эйнштейн, давай!
Альберт испускает театральный вздох.
— Как вам угодно.
И декламирует «Степку-растрепку» на латыни.
Учитель твердит ему:
— Жирный недомерок. Беспрока. Жалкий неудачник.
— А может, в жизни я добьюсь не меньше вашего, с той лишь разницей, что поле деятельности выберу сам, — ухмыляется Альберт.
— Вон! Марш домой. Raus! Raus![5]
