«Ладно, — подумал я, — можешь там сидеть сколько угодно», — и устроился поудобнее.
И тут я услышал грохот. Лязг жестяных мусорных баков, выставляемых на тротуар. Затем я услышал рокот мусоровоза и характерные звуки, с которыми мусорщики поднимают баки, опорожняют их в кузов машины и закатывают обратно в дома. Чем ближе раздавался грохот мусорных баков, тем ехиднее становился кошачий оскал. Вот кошка встала. Вот она уже нетерпеливо переступает с лапы на лапу. Вот я слышу голоса мусорщиков и мотор мусоровоза. Вот забирают соседние баки. Кошка встала вплотную к тому баку, за которым спрятался я и который вот-вот должны были поднять.
Подошли двое мусорщиков и подняли мой бак. Тогда я в отчаянии запрыгнул на штанину одного из них и как белка побежал по спирали вверх по ноге. Кошка огромным прыжком бросилась за мной, вцепилась когтями в штаны мусорщика и попыталась тоже подняться по его ноге.
Мужчина бросил бак и дал кошке сильнейшего пинка.
— Эти зверюги совсем обнаглели! — крикнул он. — Уже на людей бросаются!
Кошка уковыляла прочь.
Я осторожно слез со штанов мусорщика и побежал домой — мы с Вильгельмом устроили себе гнёздышко под телефонной будкой. Там я сидел, и у меня тряслись все четыре лапы. Сердце бешено стучало, и я думал: «Какая же всё-таки прекрасная была пора, когда мы жили на дворе с бузи-ной, и с котом Карло, и с пуделем Изегримом, и с моей семьёй».
Когда вернулись Пьер и Вильгельм, они увидели меня совсем заплаканного.
— Что стряслось-то? — спросил Вильгельм.
Я рассказал им о моей встрече с огромной чёрной кошкой.
— Ну, что поделать, — сказал Пьер, — опасности надо любить. Зато погляди-ка, вот преимущество Парижа. — Он принёс большущий кусок камамбера и теперь подарил его мне.
— Спасибо. Но мне всё же лучше вернуться в Мюнхен. Пускай там теперь всё не так, как прежде. Всё равно лучше уж жить в холодной, но безопасной вентиляционной трубе, чем погибнуть здесь от лап таких огромных кошек.
Вильгельм тоже предпочёл вернуться в неприветливую к мышам Швейцарию, чем оставаться в кошколюбивом Париже.
13
И вот однажды вечером в пятницу мы распрощались с Пьером. Напоследок он устроил нам настоящий пир: паштет из утиной печёнки, торт из сыра бри и оливки в вине.
Мы просидели вместе до глубокой ночи, ели, пили и рассуждали, каким был бы мир без кошек.
Обняв Пьера на прощание, мы побежали в сторону Восточного вокзала. Оглянувшись, мы увидели в последний раз, как Пьер шагает по бульвару своей необычайно непринужденной походкой в сторону нашего ресторана «Три мушкетёра».
На Восточном вокзале мы побежали по путям в поисках поезда до Мюнхена. Нам уже хватало вокзального опыта, и мы знали, что даже мышам никогда не стоит бегать по рельсам. Нужно передвигаться вдоль рельса, держась вплотную к нему, так безопаснее всего, и не ошпаришься горячей водой, что иногда спускают из вагона-ресторана.
Так мы и бежали вдоль рельсов, как вдруг услышали мышиный писк. Мы осторожно взобрались на перрон. Писк доносился из желтого циркового фургона, стоявшего на вагоне-платформе. Из фургона как раз вышел мужчина с роскошными рыжими усами.
— Погоди-ка, — сказал я Вильгельму, — я спрошу у тех мышей в фургоне, куда идёт этот поезд.
В цирковом фургоне стояли ящики, и клетки, и большой стеклянный ящик, в котором суетилось множество белых мышей. А прямо у входа я увидел маленькую клетку с позолоченной решёткой. В ней сидела одна ухоженная белая мышь.
Я спросил её:
— Этот поезд идёт в Мюнхен?
— Да, — ответила она и ухмыльнулась.
Чего это она ухмыляется? В этот момент поезд тронулся.
— Скорей! — крикнул я Вильгельму. — Залезай!
Вильгельм забрался в фургон, а поезд уже набирал ход.
— А это что такое — спросил Вильгельм.
— Это знаменитый цирк «Саламбо», — сказала белая мышь в золотой клетке, покачиваясь на жёрдочке.
— А почему ты не сидишь вместе с остальными белыми мышами в стеклянном ящике?
— О господи, — закатила глаза белая мышь, — чтобы я сидел с этим сбродом? Нет уж. Я Джек, работаю со знаменитым волшебником Кландестином. А эти в ящике просто тянут тележку по манежу, тоже мне искусство.
И тут воздух затрясся от страшного рёва.
— Огроменный кот! — в ужасе закричал Вильгельм.
Джек рассмеялся:
— Нет, это Петц, бурый медведь. Обычно он спит и иногда подаёт голос во сне.
— Канада, — послышалось бурчание медведя, — Канада.
— Опять ему снятся его леса, — сказал Джек. — Петц родом из Канады. Теперь он катается по арене на самокате.
Поезд остановился, и фургон свезли с вагона-платформы.
— А до Мюнхена ещё далеко? — спросил я Джека.
— Думаю, да, — опять ухмыльнулся он.
Мы с Вильгельмом подошли к стеклянному ящику, в котором мыши как раз играли в прятки. Они пищали от удовольствия.
— Да они вовсю веселятся, — сказал я Вильгельму, — но жить в таком вот ящике я бы не хотел.
— То и мне не любо, — согласился Вильгельм.
14
Вдруг фургон начал раскачиваться. Бывает, что железнодорожные вагоны мотает из стороны в сторону, если машинист проезжает повороты слишком быстро, но медленное покачивание вверх-вниз — это что-то новенькое. Вильгельм забрался на один из ящиков и выглянул из маленького окошка.
— Водица, — растерянно сказал он, — крутом одна водица.
Я поднялся к нему и тоже посмотрел в окно. Действительно, насколько хватало глаз — только зеленая вода, море.
— И куда ж это мы путь держим? — испуганно спросил Вильгельм.
— В Англию! — крикнул Джек. — Мы на пароме в Англию. — И он покатился со смеху.
А мы с Вильгельмом заплакали. Как же мы вернёмся через море?!
— Вплавь, — хохотал Джек, утирая свои слёзы, — вплавь. Вы же, серые мышки, умеете плавать. Подумать только… — он снова залился смехом, — ну каков розыгрыш. Здорово получилось.
