Давно подмечено тяготение России к крайностям: есть только черный и белый цвет. Любая историческая личность — или ангел, или дьявол. Если бы меня спросили, когда я заканчивал школу: «Какие хорошие цари, а какие плохие?» — я бы, наверное, ответил: «Хорошие — Иван Грозный и Петр Первый: один русские земли объединил, а другой флот создал и Петербург построил; а плохие конечно же два Николая: первый декабристов повесил, Пушкина с Лермонтовым не любил, даже дуэли им подстроил, а второй революционеров преследовал и рабочих на Сенатской площади расстрелял». — «А Екатерина Вторая что хорошего для России сделала?» — «Хорошего? — изумился бы я. — Да она же великому революционеру Пугачеву голову отрубила».
И не моя вина в том, что я, как и мои сверстники, так примитивно рассуждал об истории. Чем кормили, на том и выросли. Так и получилось в нашей истории — одни цари великие, другие кровавые. И не только цари. Ленин с Дзержинским страну от врагов отстояли, в их честь и города названы, и памятники стоят, а Сталин с Ежовым народ истребляли — им позор и проклятие. Но так не бывает. У каждого человека, как говорил Александр Исаевич Солженицын, есть что-то и от дьявола и от ангела, и это проявляется в различных ситуациях. Не был великим гуманистом и борцом за справедливость Дзержинский, так же как патологическим садистом и законченным подлецом не был Ежов. Останься Николай Иванович на всю жизнь портным или слесарем наверное, и мухи бы не обидел.
О Ежове сохранилось очень мало сведений. Архивные материалы или в основной массе своей уничтожили, или надежно спрятали. Грифы секретности снимают у нас очень неохотно: как бы потом чего не вышло. За пятьдесят лет ушли из жизни практически все, кто лично знал Ежова. Написанное о нем в тридцатых было полнейшим официозом и не дает представления о «железном наркоме». За рубежом о Ежове тоже писали мало — слишком быстро произошли восход и закат его карьеры. Основные источники сведений о «сталинской команде», Троцкий и его окружение, не знали Ежова. Никто из высокопоставленных перебежчиков и невозвращенцев, вроде Бориса Бажанова, Григория Беседовского, Александра Бармина, Вальтера Кривицкого, Александра Орлова, тоже хорошо не знал Ежова. Дефицит информации порождает домыслы. Так случилось и с Ежовым. С легкой руки одного автора он осиротел в раннем детстве, но другой писал, что родная мать пережила Ежова почти на двадцать лет. Кое-кто из его биографов пишет, что молодой питерский рабочий Николай Ежов в толпе единомышленников в феврале семнадцатого громит магазины на Невском, однако по документальным данным — он солдат русской армии, служит в это время в запасных частях в Витебске.
Но почти все авторы, без ссылок на источники, характеризуют Ежова как злобного, глупого, примитивного и ничтожного человека. Вот и объяснение причин репрессий — недоглядела тогда партия, промахнулась и поставила во главе госбезопасности дураков и человеконенавистников. Они дров и наломали. Все как будто на своих местах! Надо же, обмануть таких доверчивых людей, как Иосиф Сталин, Никита Хрущев, Георгий Маленков, Вячеслав Молотов, Климент Ворошилов. А кто-то до сих пор верит в это. И пишет в «Известиях» некая З. Артемьева из Калуги: «Внутренняя политика государства служила большинству народа, а гибло в лагерях и тюрьмах меньшинство… Что до Николая Ежова, Лаврентия Берия и прочих, то они были врагами, а не коммунистами».
Значит, если бы вместо врагов Ягоды, Ежова, Берия НКВД возглавляли, например, такие честные коммунисты и достойные продолжатели дела Ленина, как Михаил Суслов, Леонид Брежнев, Алексей Косыгин, то сколько народу можно было бы спасти, и Сталина потом ругать не за что было бы. Если бы… Но не так все просто. Во все времена при властителях находились «козлы отпущения», которые отвечали за все «ошибки и неудачи».
По приведенному фрагменту письма трудно судить об интеллектуальном уровне З. Артемьевой из Калуги и о степени ее подготовки в области общественных наук. Конечно, в том, что она так рассуждает, не вина ее, а беда. Но как понять нашего известного ученого-философа Ричарда Ивановича Косолапова, в свое время занимавшего руководящие посты в партийной прессе, который считает, что ко «вредительско-разрушительной» роли террора (то есть необоснованным репрессиям. — А.П.) причастны «новые, порожденные уже советской действительностью формы классовой борьбы». К этим формам он относит «проникновение в правоохранительные органы чужеродных элементов, которые как раз к тому и стремились, чтобы дискредитировать, обескровить советскую власть, зачастую разя доверенным ею мечом тех, кто был ей предан».
Стало быть, преступления периода великой чистки совершались Ежовым и его подручными без ведома Сталина, который, как разъясняет Косолапов, «далеко не всегда владел ситуацией», сложившейся в органах.
Более глубоко и правильно, по мнению автора, рассматривал одну из основных причин репрессий один из бывших руководителей госбезопасности генерал-майор в отставке, кандидат исторических наук Вадим Николаевич Удилов: «Сейчас, похоже, никто не сомневается в том, что репрессии и притеснения узаконил Сталин. Но, как мне думается, узурпаторский режим, с отливами и приливами, сохранялся так долго прежде всего благодаря сталинскому окружению. Уловив в Сталине повышенную подозрительность, люди из окружения Сталина каждый по своей линии старались выявить побольше врагов народа, членов троцкистско-зиновьевского блока, шпионов и т. п., чтобы угодить Хозяину. Конечно, о подобных устремлениях партийно-государственной верхушки стало хорошо известно карательным органам НКВД, где к тому времени в следственные подразделения были введены новые (как правило, из числа партийных и комсомольских функционеров младшего и среднего звена), но рьяные исполнители, заплечных дел мастера, готовые на все».
Власти можно добиться тремя способами: получить по наследству, что бывает при монархах, путем избрания народом и, наконец, захватом. Большевики в 1917 году пришли к власти третьим путем. А в этом случае власть удержать сложнее, когда за ней не стоят традиционный институт монархии и Церковь или значительная часть населения, отдавшая свои голоса. И единственное, что остается, — это насилие, или, как обозвали его большевики, диктатура пролетариата.
Кроме того, у власти оказался не один человек, а партия, точнее, группа лиц, составлявшая ее руководство. Ленина тогда нельзя было назвать харизматическим лидером. В России до революции его практически не знали, он возглавлял большевиков, находящихся в эмиграции. Большевики в России больше тяготели к Якову Свердлову, а «межрайонцы», примкнувшие к большевикам незадолго до октябрьских событий, по-прежнему считали своим лидером Троцкого. Конфликт участников этого триумвирата был неизбежен; к тому же Свердлов довольно странно повел себя сразу же после покушения Фани Каплан на Ленина. Но сначала борьба с эсерами и анархистами, потом Гражданская война сплотили большевиков. После победы Красной Армии Свердлова уже не было в живых, а Ленин тяжело заболел и фактически устранился от управления государством. Тут и вступил в борьбу за власть Сталин, который контролировал партаппарат, ставший его орудием.
Партия для Сталина была его обществом, окружением тех, кто имел для него значение. В 1921 году в одной из своих незаконченных работ он писал: «Компартия как своего рода орден меченосцев внутри государства Советского, направляющий орган последнего и одухотворяющий их деятельность». Как считает известный американский ученый-советолог, Роберт Такер, «настоящими большевиками были те, кто видел Сталина таким, каким он видел себя, и соответственно выражали ему безграничную преданность».
