В этот день юный Генри Фицрой, которому совсем недавно исполнилось только шесть лет, должен был вознестись выше всех дворян королевства, хотя ни крепким здоровьем, ни истинно королевскими статями он не мог похвастаться.
Мальчик продолжал кашлять, и этот звук казался каким-то жалким и нелепым в огромном зале. Я заметила, что короля это раздражает. Генрих возвышался — могучий, широкоплечий, огромный, в пышных одеждах, сверкающих золотом, — в одном конце зала и смотрел на своего сына, который должен был приблизиться к нему из другого ее конца, со все возраставшим чувством разочарования. И дело тут было не только в нынешней болезни юного Фицроя, а в том, что для своих лет мальчик выглядел слишком маленьким и бледненьким. Он не мог держаться прямо и постоянно горбился. Его тоненькие ножки в шелковых чулках неловко косолапили. Малыш взял за руку стоявшего слева от него Чарльза Брэндона, герцога Саффолка, и посмотрел снизу вверх в лицо высоченного, атлетически сложенного второго пэра королевства с такой трогательной мольбой на бледном личике, что у меня защемило сердце.
Брэндон, которого я всегда почитала человеком добрым и отзывчивым, бережно обхватил маленькую белую ручку своей загорелой лапищей и подбодрил малыша теплой улыбкой. Герцог Норфолк, стоявший справа от Генри Фицроя и заметно уступавший Брэндону в росте и сложении, нацепил на свое лицо с резкими чертами привычную маску высокомерия и отвернулся, не предложив мальчику своей руки.
Два герцога и малыш между ними начали свой путь к королю через весь зал. «Скоро герцогов будет трое», — подумала я, хотя и не могла представить себе юного Фицроя в роли величайшего вельможи Англии. Но я знала, какое будущее ему уже уготовано. Все было предписано заранее: в каких замках он будет жить, кто будет надзирать за его ста тридцатью двумя слугами, кто будет обучать его наукам, а кто — верховой езде, кто будет его духовником, и даже — на ком он женится. Поговаривали, что скоро мы будем праздновать его помолвку с Мэри Говард, дочерью Норфолка, и что в жилах отпрысков нового королевского дома смешается кровь Тюдоров и Говардов.
Оттуда, где я сидела с другими фрейлинами, была хорошо видна не только церемониальная процессия, но и все присутствующие. По настоянию короля его супруга Екатерина тоже присутствовала. Она держалась с присущим ей спокойствием и достоинством, скрывая лицо за черной кружевной мантильей, украшавшей ее традиционный английский чепец. Ее дочь принцесса Мария — хорошенькая девятилетняя девочка, хрупкая и немного неловкая — сидела не шевелясь, пытаясь сохранить царственную осанку, и казалась глубоко задетой происходящим. Она ни разу даже не взглянула на Генри Фицроя, но не спускала глаз со своего отца.
Мария, несмотря на свой возраст, прекрасно понимала, что сегодняшнее возвышение Генри Фицроя свидетельствует об окончательном выборе королем наследника престола. Ее — принцессу крови — бесцеремонно отодвинули в сторону, заменив незаконнорожденным мальчишкой. И на этом ее беды не кончались. При дворе уже знали, что от Марии отказался Карл — юный правитель огромной и могущественной империи Габсбургов, — который должен был со временем стать ее мужем. Помолвка была расторгнута совсем недавно, что оставляло Марию без каких бы то ни было перспектив на престол и удачное замужество. «Неудивительно, — подумала я, — что она не желает смотреть на маленького Генри Фицроя». Ребенок тем временем медленным шагом двигался вперед между двух герцогов.
Кардинал Вулси — самый богатый и влиятельный сановник нашей страны, превосходящий всех вокруг, кроме короля, пышностью одежд и дородностью, — стоял ближе всех к монарху, облаченный в сверкающий шелковый кардинальский пурпур. На его груди блистал тяжелый золотой крест, а пальцы были унизаны драгоценными перстнями. Неподалеку от кардинала я заметила Томаса Болейна[18], отца Анны. Он, который не мог похвастаться принадлежностью к кругу самой высшей знати по рождению, сейчас, по слухам, вознесся необычайно. Он был женат на Элизабет, сестре герцога Норфолка, и, пользуясь поддержкой и влиянием последнего, делал все, чтобы стать незаменимым слугой нашего короля.
Признаюсь, сложившаяся ситуация не оставляла меня равнодушной и возбуждала мое любопытство. Мой брат Нед всегда с огромным интересом слушал то, что я передавала ему из разговоров, которые чаще шепотом и реже в полный голос велись в покоях королевы, а он, в свою очередь, делился тем, что сообщали ему другие придворные и слуги.
Отмечу, что в тот год в окружении короля усердно пересказывались и множились самые разнообразные слухи и сплетни! Неопределенность будущего страны рождала у всех нас неуверенность в завтрашнем дне. Двор, как растревоженный улей, уже давно гудел и полнился молвой, а возвышение Генри Фицроя только подлило масла в огонь.
Доживет ли болезненный и хилый Генри Фицрой до того дня, когда он вступит на престол? Если он умрет раньше, пойдет ли король на разрыв с королевой, чтобы жениться на женщине, способной подарить ему наследников? Что говорят на этот счет астрологи и прорицатели? Каких женщин предпочитает наш король, кого он захочет допустить в свою опочивальню, а с кем развлекается в Девичьей Башне? Станет ли мать Генри Фицроя вновь королевской фавориткой? Казалось, что эти и другие вопросы вихрем кружатся вокруг маленького мальчика, который вот-вот должен был стать герцогом Ричмондом и Сомерсетом.
Прозвучали фанфары, и запел хор. Вполне возможно, что наш король, будучи одаренным композитором, сам написал гимн в честь присвоения герцогского титула своему сыну. Когда голоса певцов смолкли, малыш и двое его сопровождающих подошли к возвышению, на котором стоял король, и начали подниматься по ступеням. Потом оба пэра отступили, оставив ребенка одного с отцом. Король Генрих, взяв поднесенную ему герцогскую корону, возложил ее на голову сына. Пурпурная мантия с золотой застежкой, отороченная горностаем, легла на худенькие детские плечи. Были произнесены молитвы и принесены все положенные клятвы. Присутствующие разразились приветственными кликами, и трубы вновь ликующе взревели в честь нового герцога Ричмонда и Сомерсета.
Король порывисто обнял малыша, легко, как щенка, подхватил на руки и сбежал с возвышения со своей ношей прямо в толпу придворных, чтобы поближе показать всем своего сына. В толчее герцогская корона свалилась с головы мальчика, но Томас Болейн тут же пришел на выручку и, нырнув среди пышных юбок дам, буквально вытащил ее из-под ног придворных. Он с улыбкой протянул корону королю, который выхватил ее из рук сэра Томаса и вновь водрузил на детскую головку. Однако шум и суматоха расстроили юного Генри, а когда отец подбросил его в воздух, а затем слишком крепко обхватил, лицо ребенка болезненно сморщилось, он захлюпал носом, а затем зашелся в кашле.
