— Конечно! Я должна знать, что так внезапно отвратило твоих родителей от меня после стольких лет их благорасположения.
— Твой отец и моя сестра Марджери… — заговорил Уилл тихим голосом.
— И что же они?
— Мой отец… понимаешь, он застал их… твой отец…
Я сразу же поняла, что имеет в виду Уилл, но не могла поверить в такое, поэтому лишь смотрела на моего жениха в полном смятенье, не произнося ни слова. Наконец мне удалось проговорить:
— Ты хочешь сказать, что мой отец и твоя сестра вместе лежали в постели? Обнаженные? Что они… ну, словом, они вели себя как муж и жена?
— Их застали в кладовке. И они не лежали, а стояли. Отец сказал, что они не раздевались, ну, в смысле, не разделись до конца…
— Нет, это неправда!
Уилл схватился за голову и в отчаянии взъерошил волосы.
— Отец не стал бы лгать мне, коль скоро речь идет о таких вещах. Ведь наша семья теперь покрыта позором. Знаешь, Джейн, я ему верю. И если твой отец только осмелится еще раз подойти к моей сестре, я живого места на нем не оставлю. Если бы не ты, не мои чувства к тебе, я бы с радостью убил бы его.
Я замерла, как громом пораженная, и не могла пошевелить ни рукой, ни ногой.
— Я должен идти, Джейн. Поговорим позже. — С этими словами Уилл быстро поцеловал меня в щеку и был таков.
Прошло еще полчаса, а я все еще сидела на том же самом месте, не в силах поверить в то, что только что услышала. Моему отцу Джону Сеймуру[12] было пятьдесят лет, сестре Уилла Марджери — только-только исполнилось четырнадцать. Тяжесть греха — если все сказанное было правдой — оказалась слишком велика. Она давила на мои плечи, пригибала меня к земле… Никогда я не смогу ни принять, ни понять содеянного.
То, о чем рассказал мне Уилл, оживило смутные, неясные воспоминания. Воспоминания, которые я старалась держать под спудом и к которым не позволяла своей памяти возвращаться.
Когда я была еще ребенком, в нашем поместье Вулфхолл одной из служанок была совсем молоденькая девушка, темноволосая, милая и старательная. Мне она так нравилась! Когда я спускалась на кухню, она позволяла мне макать корочки от свежеиспеченных караваев хлеба, остывавших в корзинах, в мясной сок, стекавший с коптящихся на вертелах окороков. Как бы сильно она ни была занята, она всегда находила время сказать мне дружеское слово привета и угостить чем-нибудь вкусненьким.
Однажды в доме разразился страшный скандал. Челядь пряталась по углам, управляющий был в явном смятенье, а юная служанка — в слезах. Я пожалела девушку и хотела утешить ее, но, увидев отца, стоявшего со странным выражением на лице и плотно сжатыми кулаками, замерла на месте, боясь приблизиться. Служанка выбежала из дома, и больше я ее не видела. Моя мать проплакала несколько дней и отказывалась не только говорить с отцом, но и смотреть на него.
Тогда я была слишком молода, чтобы понять, что происходит, но теперь спросила себя: значит ли это, что мой отец соблазнял и других совсем юных девушек? Возможно ли такое? Или в тот раз не было совращения, а была взаимная страсть? Греховная страсть, закончившаяся слезами и изгнанием девушки из нашего дома…
Но служанка — это одно дело, а сестра Уилла Дормера — совсем другое. Я должна была узнать правду, пусть даже и нежеланную мне. Противилась ли Марджери посягательствам отца? Если да, то почему она не закричала, не позвала на помощь? И что будет, если она забеременела? Благородные господа при дворе — да и сам король — то и дело брали себе новых любовниц и приживали с ними детей. Не только Генрих грешил этим, но и герцог Норфолк, и гораздо менее знатные господа. Они бесстыдно предавались разврату и не стеснялись показывать своих возлюбленных при дворе. Они даже хвастались своими любовными похождениями. Близкий друг короля и его зять Чарльз Брэндон, герцог Саффолк[13], женившись по большой и страстной любви на прекрасной принцессе Марии, сестре короля, сейчас завел молоденькую любовницу. И не просто какую-то юную красотку, а родственницу фрейлины королевы Екатерины. По крайней мере об этом вовсю судачили при дворе.
Похоже, мой отец лишь следовал недостойному примеру других. Разврат превратился в проклятье нашего времени. Он подобно язве подтачивал королевский двор. Он разрушил мою мечту о любви и погубил мои надежды на будущее.
Глава 3
Единственным громким звуком под массивными деревянными балками просторного парадного зала дворца Брайдвелл[14], освещенного светом факелов и украшенного гобеленами, был надсадный кашель маленького мальчика. Сегодня сюда пришли все те, кто занимал самые главные должности при дворе, чтобы стать свидетелями торжественного и важного события: присвоения побочному сыну короля титулов герцога Ричмонда и Сомерсета, лорд-адмирала Англии, герцога Нормандии и Аквитании, владетеля Ардра, Гиени и Кале[15] (хотя король Франции Франциск[16] наверняка оспорит эти притязания), лорда Уэльской и Шотландской Марки, сенешаля Гаскони и рыцаря ордена Подвязки[17].
