В словах короля и дон Белтран, и королева узнали мысли маркиза Виллены. Самого Генриха никогда не волновали государственные проблемы. Любовники чувствовали себя неуверенно. Виллена был их врагом, но всё ещё мог оказывать влияние на короля. Они обменялись понимающими взглядами: чего бы ни пытался достичь Виллена, это должно быть пресечено. Прежде чем король закончил свою речь, Изабелла была обречена носить те же мрачные одеяния, что и в Аревало.
Король продолжал:
— Беспокойные арагонцы в течение многих месяцев находились в состоянии периодических волнений. Их главари попросили помощи у Кастилии в борьбе со своим королём. Я предоставил им тайком некоторую помощь, чтобы восстание не захлебнулось, поставив тем самым в неудобное положение моего кузена Хуана и его сына, который сражается с мужеством, поразительным для такого молодого человека.
— Как его зовут? — спросила королева.
— Сына? Его имя Фердинанд.
— Сколько ему лет?
— Он ровесник Изабеллы.
— Но вы же говорите, что Изабелла уже женщина, полностью расцветшая, зрелая. А теперь вы утверждаете, что она ещё очень молода. Вы сами себе противоречите.
— Мужчины и женщины взрослеют в разное время, моя дорогая. Изабелла уже женщина, а дон Фердинанд Арагонский всё ещё мальчик.
Королева пропустила это замечание мимо ушей.
— Очень важно, чтобы Луи Французский увидел и полюбил Изабеллу, — сказал король, думая уже о другом.
— Если вы планируете обольщение, — заметил дон Белтран, — то я сомневаюсь, что Изабелла или любая другая женщина могли бы обольстить его, даже будучи совершенно обнажёнными. Он не тот человек!
— Белтран! — резко произнесла королева. Ей не понравилось, что дон Белтран мог представлять себе обнажённую Изабеллу.
— Мой друг, — сказал король, покрываясь румянцем, как девушка. — Мы говорили о моей сестре.
— Я никого не хотел обидеть, ваше величество, — спохватился Белтран.
— Конечно, нет, Белтран. Это всё ваш язык, несдержанность — одна из самых удивительных черт вашего характера. Не так ли, Хуана? Но конечно, я прощаю вас, дорогой мальчик. Разумеется, вы не имели в виду ничего дурного...
Действия Кастилии, поддерживавшие повстанцев, борющихся с законным правительством Арагона, вызвали такое возмущение короля Хуана, что он обратился к Франции за помощью: пожаловался на агрессию Генриха Кастильского и пригласил Луи выступить арбитром в этом споре. Луи согласился, и Генрих стоял перед выбором: или смириться с этим или испытать мощь армий короля Франции. Теперь вопрос заключался в том, как сделать встречу в Фуэнтарабии, где состоится обсуждение конфликта, красивой и приятной, и поэтому маркиз Виллена решил, что в свите короля Кастилии не должно быть ни одной женщины в мрачном одеянии.
— Почему бы просто не оставить Изабеллу здесь? предложила королева.
Похоже, король был готов к этому вопросу. Должно быть, Виллена тщательно его подготовил.
— У французского короля чрезвычайно подозрительный ум, и он обязательно поинтересуется, почему я исключил из свиты члена своей семьи, который занимает третье место в порядке наследования короны: вполне возможно, он подумает, что я её отравил.
«Бывают времена, — мрачно подумала королева, — когда яд может быть полезным орудием дипломатии».
— Кто посмеет тронуть ребёнка, Генрих? Кто осмелится повредить дону Альфонсо, занимающему второе место при наследовании?
Дон Белтран решил, что пора вмешаться:
— Виллена совершенно неправильно оценивает характер короля Франции, если внушает вашему величеству, что демонстрация могущества Кастилии повлияет на принятие решений в нашу пользу. Виллена обманывает ваше величество, потому что верит в необходимость демонстрации богатства, но Луи Французский на это только насмешливо улыбнётся. «Если у Кастилии есть лишние деньги, которыми она разбрасывается, то я поддержу Арагон, чтобы Кастилия не стала слишком сильной», — решит он. Он верит в принцип «разделяй и властвуй», старается уравновесить силы своих соседей и при случае натравить их друг на друга, чтобы ему самому всегда принадлежал решающий голос.
Королева согласилась:
— О чём он подумает, когда увидит Изабеллу, увешанную драгоценностями и дорогими кружевами? Не говоря уже о неуместности такой роскоши, он не одобрит её и потому, что, по слухам, сам очень бережлив.
— Да, ваше величество, я видел короля Франции, — опять вмешался дон Белтран. (Белтрану было всё равно, какое платье наденет Изабелла, но если Виллена настаивал на зелёном, то надо было возражать.) — Его христианнейшее величество одевается, как и его крестьяне: простая одежда, вся в заплатах.
— Изабелла ни в коем случае не должна затмить королеву Франции, — добавила королева с твёрдостью. — Ни одна женщина этого не простит.
— Правильно, пожалуй, правильно, — сказал Генрих: его уверенность была сильно поколеблена. — Мне очень трудно принять решение, когда мои дорогие друзья, Ледесма и Виллена, дают такие противоположные советы. Как был одет королевский герольд в Алмазане, дон Белтран?
— Как нищий, ваше величество.
Белтран лгал. Герольд, который привёз ему предложение французского короля об арбитраже, документ, с которым Белтран так спешил к своему королю, был в камзоле с серебряными лилиями на голубом фоне, достаточно изношенном и с пятнами грязи, полученными во время путешествия, но посланец короля никоим образом не был похож на нищего. Однако в борьбе за благосклонность короля Генриха было необходимо противоречить советам маркиза Виллены. Поэтому следовало преувеличить бедность одежды французского герольда.
Король вздохнул и снова взял в руки платье, поглаживая его.
— Я ничего не могу решить, — произнёс он. — Проблема приятной внешности так важна, а теперь я не знаю, что правильно: либо это красивое платье, либо те — мешки из-под муки из Аревало. Что мне делать?
Он, конечно, вновь обратится к Виллене, королева об этом знала, и за Вилленой останется последнее слово. Надо пойти на компромисс.
— Одна из молоденьких девушек свиты принцессы может надеть это платье, Генрих; но поверьте мне, оно не подходит Изабелле.
Лицо короля медленно просветлело.
— Дорогая, это грандиозная мысль! Беатрис де Бобадилла наденет это платье, а, Белтран?
— Превосходно, ваше величество, — ответил дон Белтран.
— Ты не должен быть таким восторженным! — прошептала королева.
Шёпот был безрассудно громким, король услышал.
— Не смейте ссориться! Я не могу рисковать. Вы забыли о нашей дочери, Хуана? Вы хотите, чтобы в Испании появились фракции? — обеспокоенно закричал он.
Он повернулся на украшенных драгоценностями каблуках и пошёл в сторону дверей своей быстрой кошачьей походкой: одна ступня перед другой, начиная шаг с мыска, как танцор на туго натянутой верёвке.
