Ознакомительная версия. Доступно 20 страниц из 98
— Ты это серьезно? — не желал верить Шельма, поглядывая на документ. — Что там? Я же неграмотный. Читать так и не выучился.
— Серьезнее не бывает. — Беспалый поднялся и протянул Афанасию листок.
Шельма осторожно, словно боясь обжечься, взял бумагу.
— Так мне… идти?
— Иди!
— Спасибо тебе, Тишка. Вот уж не думал, что живым выберусь из этой богадельни. Прости, если что не так!
Шельма повернулся и вяло затопал к двери.
Тимофей Беспалый внимательно глядел в острый затылок Шельмы. Голова у вора была выбрита. Желтоватая кожа с многочисленными шрамами и царапинами очень напоминала ветхий пергамент, готовый расползтись при малейшем прикосновении. В основании черепа Беспалый рассмотрел небольшую шишку, из которой неряшливо, во все стороны, торчали редкие седые волосы.
Тимофей сунул руку в ящик стола, пальцы отыскали прохладную сталь. Еще несколько секунд он наблюдал за тем, как Шельма на одеревеневших ногах пробирается к приоткрытой двери, а потом, подавив в себе сожаление, Беспалый поднял пистолет и выстрелил.
Голова Шельмы брызнула кровью и множеством мелких осколков, и вор, раскинув руки, повалился на дверь, которая под тяжестью его сухонького тела распахнулась, словно хотела выпустить мертвого вора на волю.
Беспалый тяжело опустился на стул и, глядя на труп вора, налил себе полный стакан водки, а потом единым махом, как будто это была ключевая водица, вылил водку себе в утробу.
Как и в воровском мире, палачу, состоящему на государственной службе, не полагалось дополнительного вознаграждения. Умерщвление для него такая же обыкновенная работа, как и всякая другая. Вот только более нервная, что ли… А душу полагалось лечить хмельным зельем.
— Капитонов! — громко крикнул Беспалый. — Где ты там?! Черт тебя подери! Или, может быть, мне самому покойника тащить?
Вошел перепуганный старлей. За последний час полковник Беспалый сумел удивить его дважды. Значит, и у него нервы не железные, и все это чушь, что будто бы расстрел приговоренных для Беспалого такое же удовольствие, как для некоторых — игра на бильярде. Хуже всего было то, что в свой последний день полковник мог придержать документы Капитонова на очередное звание, и тогда прощай капитанские погоны! А значит, в ближайшее время постыдное увольнение из армии.
— Сейчас!.. Сидоров! — рявкнул Капитонов.
Напуганный гневом полковника, он готов был взвалить труп на собственные плечи и без всяких помощников закопать его на лагерном кладбище в тундре.
Рядовой Сидоров, потоптавшись немного у трупа, нагнулся и стал расстегивать на груди Шельмы рубашку.
— Отставить! — жестко приказал полковник Беспалый. — Похоронить его в одежде! — И, заметив недоуменные взгляды подчиненных, Тимофей Егорович добавил, размахивая пистолетом: — Вы что, плохо слышите? Так я сейчас вам уши-то прочищу!
Одежду казненных никогда не оставляли на территории лагеря. Это была давняя традиция, известная еще с екатерининских времен. Любой новобранец знал о том, что лагерная одежда приносит несчастье, а потому ее отсылали близким родственникам, которые тоже частенько относились к ней как к поганой — в глубочайшей тайне ее кипятили в семи водах, затем трижды промывали с песком и только потом хоронили за оградой кладбища, не забывая поставить над ней крепкий осиновый крест. Порой одежду казненного относили далеко в лес и, разорвав на куски, развешивали на деревьях, и тряпки затем служили птицам для постройки гнезд. Возможно, именно в птицах возрождалась душа казненного. Иногда одежду рвали на мелкие лоскуты, а потом конопатили ими избу. Считалось, что одежда казненного отпугивает от дома нечистую силу.
— Когда похоронить-то? — Капитонов недоуменно посмотрел на Беспалого. Да, полковник определенно был не в себе, надумал похоронить проклятие под стенами тюрьмы.
— Сейчас! Немедленно! — И, нахмурившись, он попытался объяснить: — Тебе легко было бы убить родного брата? Так он мне вроде брата был…
Казненных обычно хоронили в холщовых мешках, которые крепко сшивали суровыми нитками, будто опасались, что почивший узник способен вылезти через махонькое отверстие. С Шельмой все было иначе: начальник лагеря распорядился смастерить гроб, на дно которого уложили сосновые ветки. Домовину опустили на глинистое дно ямы. Потом полковнику Беспалому еще долго вспоминался холодный кладбищенский ветер.
* * *
…Тимофей Егорович, шагнув в знакомый кабинет, опасливо огляделся, словно ожидал увидеть на его стенах щербины от пуль и запекшуюся кровь, но новые цветастые обои спрятали от чужих взоров следы казней почти сорокалетней давности. Только тишина здесь осталась такой же гнетущей и глухой.
Александр уверенно сел за стол, и Беспалый-старший вдруг понял, что сын сидит за тем самым дубовым столом, который когда-то принадлежал ему. Тимофей Егорович не был суеверным человеком, но в этот момент его передернуло от ужаса.
— Ты знаешь, что было в этом кабинете? — тихо спросил Тимофей Егорович.
— Могу только догадываться. — Кривая улыбка тронула губы Беспалого-младшего, и Тимофей Егорович понял, что сын знает куда больше, чем хочет показать. Александр Беспалый обвел долгим взглядом помещение, словно пытался увидеть души казненных. — Если хочешь, мы можем найти другое место…
— Нет, — отрицательно покачал головой Тимофей Егорович. — Буду разговаривать с ним здесь.
— Хорошо. Сейчас приведут Муллу. Сколько же ты с ним не виделся?
— Вечность! — глухо выдохнул бывший кум.
* * *
С Заки Зайдуллой Тимофей впервые повстречался, когда им обоим было по тринадцать лет. Заки в то время верховодил группой подростков-беспризорников, которые крали все, что лежало без присмотра. Но особым спросом у них пользовался харч, а потому большую часть времени они проводили на рынках, где таскали с лотков продукты и доводили мастерство карманника до настоящего искусства.
На момент встречи Тимофей уже четвертый год жил без родителей, потеряв их в знойное холерное лето. В тот страшный год курносая забрала к себе почти все село, и дворы, некогда славившиеся на всю округу своей веселостью, не способны были даже на скорбный плач. Порой некому было оттащить покойников на погост, и они разлагались во дворах, прели в душных хатах. Из огромной семьи в пятнадцать человек Тимофей остался один.
На его глазах сначала скончалась матушка, через день умер отец. В течение месяца один за другим ушли двенадцать братьев. Его охватывал ужас, когда он видел муки близких, исходящих обильной рвотой и поносом. Особенно жаль было шестилетнего братишку, измучившегося от бесконечных судорог. Мальчик постоянно звал мать, скончавшуюся неделей раньше, и, видно, душа умершей вняла просьбе младенца и в одну из душных ночей призвала мальца к себе.
Тимофей оставался крохотным живым островком посреди царившей смерти: он видел, как костлявая забирает в свои цепкие лапы один двор за другим, а сам он не ощущал даже малейших признаков болезни. Будь он старше и религиознее, то воспринял бы свою неуязвимость как божью отметину, а может быть, наоборот, увидел бы в соседстве живой и мертвой плоти нечто сатанинское. Не исключено, что на том свете за него кто-то очень крепко молился, если курносая не желала забирать его ослабленное голодухой и страхом маленькое тельце.
Ознакомительная версия. Доступно 20 страниц из 98
