Подмастерье, едва придя в себя, принялся в красках, с пятью различными акцентами описывать, каково оно там, на нижнем этаже Стейна, где нет ни еды, ни света, и приходится просить милостыню, просовывая торбу на шесте сквозь наружную решетку. Какой-то доброхот уступил ему очередь у шеста, поскольку Клаас истекал кровью, а когда он втянул мешок обратно, то обнаружил там кусок масла.
Феликс застыл:
— Масла?
— Это от прядильщиков, для моей спины. Но у меня все отняли, прежде чем я успел им попользоваться. Жаль, что ничего не осталось. На тебе что, латные перчатки? Пальцы, как терновые колючки… А масло принесла Мабели.
— Мабели… — Феликс вновь остановился.
— Она стояла у окна тюрьмы. Ты разве ее не заметил, на пристани в Дамме? Та девчонка, с толстой косой и с ведром. Я тоже не знал, как ее зовут. Оказалось, Мабели. Она служит у Жеана Меттенея.
— И принесла тебе масло. — Юлиус и сам не заметил, как отвлекся от клаасовой спины.
— Ну да. Ей стало нас жалко. Все нас жалеют. Там целая толпа собралась снаружи. И парни из цеха шляпников… Я как раз собирался вам сказать, мейстер Юлиус. Я им объяснил, где искать кроликов, но им это не слишком понравилось. Хотя, думаю, если мейстер Камбье все равно будет поднимать пушку, то и ягдташ он также мог бы вытащить, а может, даже и деньги милорда Саймона. Там еще были двое ваших клиентов, мейстер Юлиус. Хотели узнать, сохранят ли силу заключенные договора, если вас повесят… Еще был Хеннинк из красильни, он сказал, что уже послал гонца в Лувен, и все, что вы обещали ему заплатить, вычтут из вашего жалованья. А наши парни принесли пиво. Надо было оставить меня в Темнице, — ностальгически добавил Клаас. — Я успел бы получить и масло, и пиво, и все прочее, прежде чем нас повесят.
— Никто нас не повесит, — уверенно возразил Феликс. — Мы ничего плохого не сделали. Это была не наша баржа. Мы за нее не отвечали. Это все гребцы. А смотритель шлюза получил свое пиво обратно. К тому же у нас есть ты, Юлиус. Ты знаешь о законах больше, чем все они вместе взятые.
— Феликс, — вздохнул Юлиус. — Епископ здорово разозлился. Он приходится двоюродным братом шотландскому королю. Королева Шотландии — племянница герцога Филиппа, сестра короля Шотландии, замужем за Вольфертом ван Борселеном. Необходимо что-то сделать, дабы убедить всех этих людей в том, что это был несчастный случай.
Через плечо Клаас улыбнулся Феликсу.
— То есть кого-то должны были наказать. Понимаешь? Не будь это несчастный случай, они не осмелились бы наказать никого вообще.
Клаас, для которого не существовало запутанных проблем, зачастую повергал Юлиуса в уныние, в особенности когда говорил чистую правду. Феликс же был просто вне себя.
— Это безумие! Они накажут нас? Ни за что ни про что?
— Они наказали меня, — пояснил подмастерье. Он осторожно повернулся, чтобы повязку закрепили у него на груди, а затем уселся, скрестив ноги и накинув на плечи рубаху. Его высохшие штаны были грязными и измятыми, а волосы прилипли к голове и слегка вились на концах.
— Правильно, они тебя наказали. Ты ведь сломал ногу тому господину, — резонно заметил Феликс. — И проявил непочтительность. И поставил в глупое положение ту девушку, за которой увивался лорд Саймон. А ведь он тоже шотландец. Да, насчет Кателины… Неужели ты не понял, болван, что ей совершенно не нужен этот дурацкий эннен, раз уж он упал в воду? Она может купить себе еще двадцать таких.
— У тебя волосы совсем развились, — сочувственно заметил на это подмастерье.
Неудивительно, подумал Юлиус, что Клаасу так часто достаются колотушки. Внезапно он вспомнил нечто важное. Девушка по имени Мабели служит у Жеана Меттенея, а в Брюгге Меттенеи вот уже целых пять поколений содержат постоялый двор и меняльную лавку для шотландских торговцев.
— Эта твоя Мабели… — начал Юлиус.
— Толстая длинная коса, рыжая, как у лисы, и зубы, крепкие, будто у лошадки, щеки розовые, носик пуговкой… А грудь белая, высокая…
Тут на Клааса, наконец, снизошло озарение, и он осекся.
— Она говорит, что шотландцы жаждут нашей крови. Им нужна была эта пушка чтобы воевать с Англией. Она говорит, что герцог во всем винит Брюгге, и бургомистру придется оправдываться. Она хочет со мной увидеться завтра в одиннадцать, под Журавлем.
Юлиус зажмурился. Впору решить, что это все выдумки, если не знать Клааса.
Даже он не мог бы получить приглашение на свидание через тюремную решетку от девушки, с которой до этого не обменялся ни единым словом. С другой стороны, те, кто знали Клааса, знали также, какие чудеса творит его улыбка. Но все же…
— По частям? — вопросил Юлиус. — С синей физиономией и вывалившимся языком? Или ты надеешься, что они арестуют всю команду лихтера, а нас троих тихо-мирно отпустят домой?
— Именно это я и собирался вам сказать, — отозвался Клаас. — Если бы вы не вцепились мне в спину. Я не мог ни о чем думать, покуда вы меня так мучили. Наши парни из красильни собрались перед тюрьмой…
— Это ты уже говорил, — напомнил Феликс.
— Ну да, так вот, все члены цеха красильщиков тоже явились туда, а также глава гильдии и капеллан. Они сказали, что послали к эшевенам и к епископу, и к советникам, и к казначею; и, конечно, мейстер Ансельм самолично обратился с жалобой, и все они говорили о нанесенном оскорблении, и даже о том, что прекратят всякую торговлю с Шотландией. После чего власти почесали в затылке и сошлись на том, что если мы докажем мейстеру Ансельму свою невиновность, то против нас больше не будут ничего предпринимать, разве что возьмут штраф с семейства Шаретти…
— Ого! — произнес Феликс.
— …который помогут заплатить гильдии красильщиков и портовых рабочих. Нас выпустят поутру. Под Журавлем в одиннадцать, — так она сказала.
Мейстер Юлиус уставился на подмастерья:
— И ты все это уже знал, когда появился здесь?
Клаас широко улыбнулся.
— И бейлиф тоже знал? И те двое надзирателей, которым я отдал все свои деньги. — Чувствуя, как его пробирает озноб, стряпчий обрушился на Клааса с жестокой уничижительной речью, которую тот принял с должным смирением, несмотря даже на то, что Феликс хихикал, не переставая. А затем он перекатился на бок и, не переставая дрожать от холода, приготовился провести довольно неприятную, но все же не столь мрачную ночь.
* * *
Троих шалопаев на следующее утро привели в красивый особняк рядом с Иерусалимской церковью. Целью Ансельма Адорне было провести дознание и внушить всем троим страх Божий.
Шалопаи: двое из них были еще совсем юнцы, а третий — стряпчий, получивший превосходное образование и всего на семь лет моложе самого Ансельма. И все же для банкира все трое оставались мальчишками. Семейство Адорне ют уже две сотни лет находилось у кормила власти во Фландрии, с тех самых пор как они прибыли сюда из Италии вместе с тогдашним графом, который женился на дочери шотландского короля. С тех пор многое поколения Адорне, с их породистыми лицами, тонкими вздернутыми бровями и светлыми вьющимися волосами, служили городу Брюгге и герцогам Фландрским. Именно в такой последовательности: сперва городу, а затем — герцогам Они также никогда не забывали о другой ветви своего семейства, которое состояло на службе у Генуэзской республики; там Адорне славились как опытные негоцианты и банкиры; порой они становились даже правителями Генуи, ее дожами.
