— Нисколько, — простонал Сидней. — Лишь бы только не рядом со мной.
— Вряд ли я переживу девятнадцать часов, — объявил Ник, плюхнувшись на сиденье позади него. — Не пойму, почему нельзя было доплыть до Кале и поехать в Испанию на машине.
Сидевший спереди Сидней испустил долгий вздох.
— Я уверен, у мистера Ноулса были веские основания, — сказал он.
В данном случае у Ленни было пять веских оснований пуститься в долгий путь к Испании по морю. Во-первых, сцепление у «глории» висит на ниточке, во-вторых, она не застрахована, в-третьих, не зарегистрирована и за нее не платятся налоги, в-четвертых, существует небольшое недоразумение в связи с ее принадлежностью семейству бездельников бетонщиков с шоссе на Кингс-Линн. Хотя Ленни давным-давно поменял номера, он чувствовал бы себя неловко, раскатывая по всей стране в смертельной ловушке в виде спорной собственности — ему не нравилось слово «ворованная»: «глория» экспроприирована в возмещение оказанных услуг, — с сопутствующим риском поломки и ареста, когда есть более простой вариант. Это привело его к пятому основанию: возможности провести двадцать часов в баре с видом на море. Он скормил игральному автомату пригоршню фунтовых монет, сыграв в одну, другую и третью игру. В баре оставался всего один выпивающий — цветущий овощевод из Линкольншира, направлявшийся в Валенсию за морковкой, — но когда нос парома начал прожорливым свиным рылом зарываться в воду, он покачал головой, загасил сигарету и поплелся прочь, оставив на стойке нетронутую пинту «Гиннесса». Ленни потягивал светлое пиво, оценивая мелькавшие перед глазами варианты. «Семь семерок» уже гарантировали минимальный выигрыш в пятьдесят с чем-то фунтов, но еще одна ставка принесет джекпот в двести фунтов. Без вопросов, решил он и нажал на кнопку. Проиграл, но ему посчастливилось ухватить пинту красномордого овощевода, скользнувшую по стойке. В воздухе разлился незнакомый запах удачи. Несмотря на твердое убеждение, что жизнь — река, собственная жизнь в последние годы скорее представлялась ему океаном. На протяжении четырех с половиной лет, проведенных в тюрьме за преступление, которого он не совершал, его насильно усмиряли, заставляя медленно умирать от жажды в унылых чертогах ее величества. После освобождения подул ветерок, оказавшийся довольно зловредным, потому что кидал его из одного несчастья в другое, пока он изо всех сил старался направить жизнь в прежнее русло. В честном справедливом мире Ленни Ноулс стал бы к тому времени преуспевающим застройщиком, респектабельным торговцем металлоломом или всеми любимым генеральным директором империи по переработке отходов. Ему почти сорок пять, и по всей справедливости он уже должен был бы водить классную тачку типа бумера или мерса, выпивать в компании самых высокопоставленных и влиятельных личностей своего времени, отдыхать на Барбадосе и Тенерифе. Вместо того сидит за рулем побитого «транзита», якшается с полоумным мальчишкой из колледжа и чудаковатым перестарком, а отпуск проведет в Испании. Ленни прикончил «Карлинг» и взялся за «Гиннесс», напоминая себе, что подобные мелкие отступления неизбежны в жизни талантливого предпринимателя, а результат значительно перевесит издержки. Если б он захотел, то остался бы в школе. Сдал бы экзамен первого и второго уровня сложности, поступил в университет, как Ник Крик, но куда его это могло привести? За конторский стол в каком-нибудь офисе, до которого два часа езды, к жизни в сплошных долгах и налогах? Ленни презрительно фыркнул, с любовью глядя на свои сияющие белизной кроссовки «Рибок». Он не нуждается в престижной кредитной карточке, чтобы отлично выглядеть, пускай даже кроссовки не настоящие. Спустил в игральный автомат еще пятерку, рассуждая, что, если бы окончил университет, без сомнения, возглавлял бы сейчас департамент, заведовал финансами крупной корпорации или разрабатывал беспроигрышную маркетинговую стратегию для преуспевающих предприятий, но многие ли оседлавшие письменный стол жокеи в строгих деловых костюмах могут считать себя свободными по окончании рабочего дня?
Судно взлетело, как бы зависло в воздухе, ухнуло с гребня волны в тридцать футов, которая взорвалась брызгами. Ленни закурил, проиграл автомату семьдесят пять фунтов, рыгнул, кликнул барменшу, которую здорово укачало.
— Налей-ка мне, милочка, большую рюмку водки «Ред булл» и подай пинту «Карлинга»! — жизнерадостно крикнул он. — Кто-нибудь может мне тут приготовить кебаб?
Он вновь увиделся с Ником и Сиднеем в восемь часов в мрачном грязном кафетерии, где Сидней сидел, глядя на шторм в чашке чаю и на два засушенных тоста. Ник потягивал из бутылки взбаламученную воду, морщась с каждым глотком, как будто его заставляли пить рыбий жир. Ленни, выигравший и проигравший пару джекпотов по двести фунтов, получивший за день полдюжины мелких выигрышей, высосал из банки пиво «Стелла», потом полил кетчупом плоский серый кусок мяса. Сидней зажал рот ладонью, судно сильно качнулось, расплескав чай, воду и светлое пиво. Официант в запятнанной куртке устало улыбнулся, ликвидируя безобразие, Сидней его еле слышно поблагодарил.
— Я слышу, вы по-всякому говорите, — сказал Ленни, пережевывая колечко лука. — Где французскому учились?
— У одного француза, — ответил Сидней.
— Воевали там? — спросил Ник.
Сидней кивнул:
— Сверху, не на земле. Я был в авиации.
— Кого-нибудь убили? — поинтересовался Ленни. — Сбили хоть один поганый фоккер?
Сидней пронзил его кинжальным взглядом.
— Спорю, укокошили кучу немцев, старый блудник, — продолжал Ленни, выдавливая слова сквозь говядину. — В тихом омуте всегда черти водятся.
— А что там за история с золотом? — вставил Ник.
Сидней испепелил его взглядом, поставил чайную чашку, встал, уткнулся костлявыми кулаками в качавшуюся столешницу и подался вперед.
— Еще раз напоминаю вам, джентльмены, и этот раз будет последним. Мы никогда — никогда — не будем обсуждать наше дело на публике, а только между собой и исключительно по моей инициативе. Иными словами, я скажу все, что вам надо знать, когда возникнет подобная необходимость, а вы оба должны держать свои большие рты на замке. Ясно? — Он нахлобучил на голову плоскую кепку и, пошатываясь, решительно вышел из кафетерия.
Ник посмотрел ему вслед, потом взглянул на Ленни.
— Я жутко себя чувствую, — простонал он.
— Так тебе и надо, — усмехнулся Ленни. — Ты поступил очень дурно, до такой степени расстроив старика.
Когда они вернулись в салон, Сидней вроде бы спал. За подернутыми солью иллюминаторами море и небо сливались в размытые оттенки серого, Бискайский залив бушевал, как Харибда. Запах нарезанного кольцами лука, который ел Ленни, застрял в ноздрях Ника токсичными отходами, гортань саднило от рвоты. Он страдальчески рухнул на чисто вымытое сиденье, поспешно и настойчиво нажимая на акупунктурные точки на кистях рук и страстно желая, чтобы всех затянуло в водоворот. Ленни устроился рядом, угощаясь послеобеденной выпивкой. Вложил долю автоматного выигрыша в «Смирнофф блу лейбл» и, потягивая прозрачную жидкость, громко рассуждал, можно ли считать водку десертным ликером.
