Едва рыжие кудряшки и кожаная юбка исчезли застеклянной дверью, как оттуда появилась подвижная гибкая фигура.
Эффектная негритянка назвалась Элисон, этобыла получившая повышение секретарша Миранды. Она была невероятно,нечеловечески стройной (отпечаток, налагаемый институтом благородных девиц),живот у нее был невероятно впалый, а тазовые кости выпирали, но самый факттого, что она открыто демонстрировала свой живот даже на работе, завораживал.На ней были черные узкие кожаные брюки и пушистая (меховая?) белая курточка,обтягивающая грудь и на пять сантиметров не доходящая до верхней кнопки брюк.Ее длинные волосы были черны как смоль и, сияя, ниспадали на плечи. Ногти наруках и ногах, покрытые белым перламутровым лаком, казалось, светились изнутри.Открытые туфли, в которые она была обута, добавляли к ее собственным ставосьмидесяти с лишним сантиметрам еще семь. Она смотрелась крайне сексуально:полуодета и вместе с тем очень элегантна; но меня при взгляде на нее начал битьозноб. В прямом смысле. В конце концов, на дворе была уже середина ноября.
– Привет, я Элисон, как вам, может быть, ужеизвестно, – начала она, снимая белую пушинку со своего кожаного бедра, – менятолько что повысили до редактора. Вообще работать на Миранду – этодействительно здорово. Работа требует времени и усилий, но она невероятноинтересна, и миллионы девушек готовы ради нее на что угодно. А Миранда просточудесная – как женщина, как редактор, как личность; она по-настоящему заботитсяо своих сотрудницах. Вам не придется долгие годы карабкаться по служебнойлестнице. Если вы успешно проработаете у нее всего год, она поможет вам поднятьсяна самую вершину… – Элисон говорила рассеянно, бесстрастно. Она не показаласьмне глупой, просто витала в высотах, доступных лишь посвященным, а может, ейосновательно промыли мозги. У меня возникло стойкое ощущение, что я могу сейчасзаснуть, начать ковырять в носу или просто уйти – и она даже не заметит.
Когда она наконец закончила и ушла просвещатькакого-то другого собеседника, я почти рухнула на один из роскошных диванов вприемной. Все происходило очень быстро, независимо от моей воли, и все же мнеэто нравилось. Ну и пусть я не знаю, кто такая Миранда Пристли. Все остальные,похоже, о ней очень высокого мнения. Да, конечно, это всего лишь модный журнал,а не что-то более интересное, но ведь во сто крат лучше работать в «Подиуме»,чем в каком-то третьесортном издании, разве не так? Упоминание о такомпрестижном месте в моей анкете придаст мне больше веса, когда я буду наниматьсяв «Нью-Йоркер», чем если бы я работала, скажем, в «Сам себе мастер». Крометого, я была уверена, что миллионы девушек на все готовы ради такой работы.
Через полчаса, проведенных в подобныхразмышлениях, в приемную вошла еще одна высокая и невероятно худая девушка. Онаназвала мне свое имя, но я не могла сосредоточиться ни на чем, глядя на еетело. На ней были обтягивающая юбка из кусочков джинсовой ткани, прозрачнаябелая блузка и босоножки из серебристых ремешков. Великолепный загар, маникюр иполное пренебрежение к наступившей зиме. Она жестом пригласила меня следоватьза ней, я встала и в этот момент пронзительно ощутила, что на мне ужаснонеподходящий к случаю костюм, что волосы мои не уложены и у меня нет ниаксессуаров, ни драгоценностей, ни внешнего лоска. И по сей день мысль о том,как я была одета, и о том, что в руках у меня был какой-то нелепый портфель, недает мне покоя, а лицо пылает, стоит мне вспомнить, какой клушей я казаласьсреди самых стильных женщин Нью-Йорка. Позже, когда я приблизилась к тому,чтобы стать одной из них, я узнала, как они потешались надо мной тогда.
После такого предварительного ознакомленияменя отвели в кабинет Шерил Керстен, исполнительного редактора «Подиума», –очень симпатичной, хотя и несколько странной. Она тоже долго говорила со мной,но на этот раз я действительно слушала. Я слушала, потому что она, очевидно,действительно любила свое дело, поскольку восторженно распространялась о«текстовом» аспекте журнала, о «чудесном материале», который она готовит кпечати, об авторах, с которыми имеет дело, о редакторах, за работой которыхследит.
– Я не имею никакого отношения к тому, чтохоть как-то связано с модой, – гордо заявила она, – поэтому если у вас естьподобные вопросы, задайте их кому-нибудь другому.
Я сказала ей, что меня больше всего увлекаетименно ее работа и я не особенно интересуюсь всякими закулисными делами мирамоды. Ее лицо засияло от удовольствия.
– В таком случае, Андреа, возможно, вы как разто, что нам нужно. Я думаю, вам пора познакомиться с Мирандой. Вы позволитедать вам небольшой совет? Смотрите ей прямо в глаза и постарайтесь хорошо себяподать. Торгуйтесь – она это оценит.
Тут же, словно услышав эти слова, появилась еесекретарша, чтобы препроводить меня в кабинет Миранды. Это заняло всегополминуты, но, пока мы шли, я чувствовала, как все глаза устремились на меня.На меня смотрели из-за матовых стеклянных дверей редакторских кабинетов и из-заперегородок, окружающих столы секретарей. Смазливый паренек у копировальногоаппарата повернул голову в мою сторону, то же сделал потрясающе красивыймужчина, по всей видимости, гей, которого заинтересовала только моя экипировка.В тот момент, когда я входила в дверь, отделяющую приемную от кабинета Миранды,Эмили выхватила у меня из рук портфельчик и затолкала под свой стол. Ямгновенно поняла, что это означало: «Если вы внесете такое внутрь, доверия вамне будет». И вот я уже стою в ее кабинете. Помню огромные окна и заливающийпросторную комнату свет, никаких деталей обстановки память моя в тот день несохранила: я смотрела только на нее.
Мне никогда не приходилось видеть МирандуПристли, даже на фотографии, и в тот момент я была потрясена тем, какая онатощая. Ее рука, которую она мне подала, была маленькая, женственная, мягкая. Ейпришлось поднять голову, чтобы посмотреть мне в глаза, но она не встала. Ееискусно выкрашенные светлые волосы были собраны в шикарный узел, умышленнонебрежный для придания эффекта естественности, но при этом в высшей степениаккуратный. Она не улыбалась, и в ней не было ничего особенно пугающего. Онаказалась вполне милой и какой-то очень маленькой за своим зловещим чернымстолом, и, хотя она не пригласила меня сесть, я совершенно непринужденнорасположилась на одном из неудобных черных стульев. И тут я заметила, что онапристально наблюдает за мной, мысленно отмечая мои потуги продемонстрироватьзнание светских манер, и, кажется, все это ее изрядно забавляет. «Много мнит осебе, и характер неуживчивый, – подумала я, – но не особенно сволочная». Оназаговорила первая.
– Что привело вас в «Подиум», Ан-дре-а? –спросила она с британским акцентом – свидетельством ее принадлежности к высшемуобществу, – не отводя своих глаз от моих.
