к мадам.
Мария прикусила нижнюю губу и отложила свой недоеденный хлеб. Она с ненавистью взглянула на меня, но промолчала. Госпожа Рот больно сжала мое плечо сильными и костлявыми пальцами, как будто предостерегала от глупостей.
— Идем, Камилльхен, — ангельским голоском пропела Мария. Мне хотелось перекусить, пусть хлебом и маслом, но ослушаться я не посмела.
Тот, кто назвался моим дядей, уже уехал, и мадам коротала время за письмами. Сейчас в ее комнате гуще пахло духами, но совсем не так приторно и противно, как в девичьей.
— Ты уже познакомилась со своими товарками? — спросила она и чуть наклонила голову в ответ на наши почтительные книксены.
— Да, мадам.
— Подойди ко мне, — велела она, и я оробела вновь оказаться рядом с ней, но повиновалась. Теперь-то мне было ясно: она чудовище, совсем как горные карлы из старых поверий, они тоже похищали детей и заставляли их работать внутри горы.
— Наверное, ты сейчас полагаешь, что жизнь твоя кончена, так? — неожиданно ласково спросила мадам и взяла меня за подбородок своими ухоженными тонкими пальцами.
Я помотала головой, затем кивнула, и она еле заметно улыбнулась.
— Это не так, дитя мое. Многие девушки хотели бы оказаться на твоем месте. У тебя есть кровать, есть крыша над головой, еда. О тебе будут заботиться. Если ты будешь вести себя хорошо, то тебе будут дарить подарки. Может быть, какой-нибудь господин полюбит тебя и заплатит мне, чтобы выкупить тебя.
Мария вздохнула, но госпожа не повела и бровью, разглядывая мое лицо.
— Женщина должна сама распоряжаться своей судьбой и своим телом, — продолжила она. — Слушайся меня и госпожу Рот. Скажи мне, — неожиданно спросила она, - ты еще девственница?
Я покраснела и кивнула.
— У тебя уже когда-нибудь шла кровь снизу живота?
— Н-нет, мадам, — я удивленно пожала плечами.
— Нет? — бровь красиво изогнулась на ее напудренном лице. — Болела ли ты плохими болезнями?
— Не знаю, мадам, — и я действительно не знала, что именно она имела в виду. — Я не болела ничем, мадам.
— Хорошо, — она наконец отпустила мой подбородок. – Тебя еще осмотрит доктор. Не знаю, придет ли он сегодня… Но до его прихода не спускайся вниз, я не хочу неприятностей.
— Да, мадам.
Говорят, что все происходит к лучшему, и любой злой поступок может обратиться к добру. Спускаться вниз мне не пришлось ни сегодня, ни завтра, ни в какой-то из других дней, и до сего дня я благодарна за это Марии, которая держала ушки на макушке весь наш разговор с госпожой; трудно гадать, как бы повернулась моя жизнь, если бы не ее ненависть.
— Даже не рассчитывай, что кто-то полюбит тебя, Камилльхен, — прошипела она мне на ухо, как только мы вышли за дверь. — Сомневаюсь, что кто-то взглянет на твое лицо дважды.
Она больно толкнула меня. Я не понимала, почему Мария на меня так взъелась, словно встретила давнего врага на узкой дорожке, но она меня вконец разозлила.
— Ты-то точно никому не нужна, — заявила я. — Сколько бы у тебя ни было денег, и как бы ты не одевалась, у тебя на лице все равно одна злоба.
— Тебе бы стоило заткнуть свой поганый рот! — она была чуть выше и сильней меня, но мне так надоело молчать, что я даже и не думала ее слушаться:
— Да неужели? Тебе просто обидно, потому что я говорю правду.
Она вцепилась мне в волосы, и от боли у меня на глазах выступили слезы.
— Проси прощения, — приказала Мария, навалившись сверху. Она прижала меня к стене, и я больно ударилась спиной, — не то я вырву твои жидкие волосенки! Ну?
Я молчала, и она тряхнула меня.
— Глупая курица, — ей удалось повернуть мое лицо к себе. — Я уж позабочусь, чтобы мадам держала тебя на черных работах, пока ты не подохнешь. Ненавижу таких, как ты. Хитрые твари, притворяются простушками. Да, мадам! Нет, мадам! -– передразнила она меня. — А сама зыркает по сторонам, молчит, будто так и надо, да еще и нашла себе защитницу! Лобзайся с ней в десны больше, тоже заболеешь нехорошей болезнью…
Она не успела договорить. Мария была так уверена в своей силе и власти, что даже не могла подумать, что я буду защищаться. Когда Мария заговорила об Ари и сильней дернула за мои волосы, в глазах у меня потемнело, и мне захотелось причинить ей боль в десять — нет, в сотню! — раз большую. Не раздумывая, я ударила ее лбом в нос со всей силы; Мария громко взвизгнула от боли и отпустила меня; по ее лицу потекла кровь.
— Мой нос! — гнусаво вскрикнула она и отпустила меня, опасаясь, что кровь попадет на платье. Изо рта ее посыпались оскорбления, и когда Мария назвала меня выкормышем дикой жабы, я накинулась на нее с кулаками.
Что было дальше, скрылось в каком-то тумане: кто-то оттаскивал меня от Марии, хотя я брыкалась так, что слышался треск ткани, госпожа Рот прошлась по моим ребрам палкой, мадам насмешливо качала головой, и поднялся такой шум и гам, что я плохо соображала, где нахожусь. Опомнилась я только в темном подвале, куда меня насильно затолкала старуха, чуть не сломав мне оба запястья.
— Сиди здесь!
