— велела она из-за двери, и ключ дважды повернулся в замке. — Змееныш! Завтра потолкуем.
Меня тошнило от побоев, боли в ребрах и от собственной дерзости. Никогда я не думала, что могу быть столь бешеной, и теперь, после всплеска злобы, на меня навалилась усталость. Понимание, почему слова Марии так больно отдались в сердце, ускользнуло сквозь пальцы, и я неожиданно расплакалась, а потом меня вырвало чем-то белым прямо на пол. Я свернулась калачиком под дверью и затихла. Благословенный сон пришел ко мне и принес забвение.
Глава третья
Пронизывающий холод разбудил меня, и я, кряхтя, как старуха, приподнялась на локтях, чтобы пошарить в темноте: вдруг найду, чем укрыться? Сверху слабо доносилась развеселая музыка клавесина, но ее заглушали капающая вода и шорох где-то в глубине подвала. Я зажмурилась, ясно представив мертвяка, крадущегося ко мне. Под пальцы неожиданно попалось что-то мягкое, теплое, покрытое жесткой короткой шерстью, и оно быстро выскользнуло прочь, клацнув зубами рядом с моей ладонью. Я вскрикнула от неожиданности и затаилась; у меня не было сил бежать. Крыса, к счастью, тоже не собиралась на меня нападать и исчезла во тьме.
Мне показалось, будто старуха вернулась через сотню лет, когда замолкла музыка и умер смех. Она так брезгливо поджимала тонкие губы, пока разглядывала меня при мутном свете свечи, словно я превратилась в одну из бурых крыс, копошившихся в подвале. Мы молча глядели друг на друга, не отводя взгляда, после чего она скрипучим голосом приказала мне встать. Мне пришлось схватиться за стену, и я чуть не опрокинула поганое ведро у двери; госпожа Рот отвесила мне крепкую затрещину, не говоря ни слова, и вытолкнула вверх по лестнице в коридор.
На этот раз мадам принимала меня не в будуаре, но в столовой, за накрытым к завтраку столу. Нарядная и чистенькая, она скрестила пальцы на шелковой шнуровке платья и с укором взглянула на меня снизу вверх, вольготно развалившись в кресле. Слева и справа от меня по тогдашней моде на стенах висели зеркала в тяжелых рамах, и стоило мне только оторвать взгляд от носков своих старых разношенных туфель, как в глаза бросалась растрепанная, неумытая девчонка с опухшим от слез и побоев лицом. Мадам не торопилась начинать разговор и нарочито медленно потянулась взять ягодку сладкой тепличной земляники.
— Твой опекун, — наконец неторопливо пропела она, и ее голос лился медом и бальзамом; и ягода в ее руке напоминала мне кусочек мяса, — говорил, будто ты милая и добрая девочка. Что же получается? Ты ввела в заблуждение этого достойного человека?
Я покачала головой.
— Он не мой опекун, — голос у меня стал хриплым и в конце фразы позорно сел.
— Вот как. И это твоя благодарность, что о тебе позаботились?
Я дернула плечом, и мадам неодобрительно вздохнула.
— Удивительно, как неблагодарны люди, — печально произнесла она, и в другое время мне стало бы стыдно. — Скажи мне, Катарина, зачем ты накинулась на несчастную Марию?
— Меня зовут Камила, — твердо сказала я. — Камила — и больше никак.
Она закатила глаза и так вздохнула, что мне стало ясно: ей совершенно все равно, как меня зовут. Наверное, она не хотела терять заплаченные за меня деньги и боялась того, что я устрою подобное какому-нибудь гостю.
— Я могла бы тебя выпороть до крови, — колокольчиком звенел ее голос, — но мне жалко тебя, упрямая девчонка. Что бы ни говорили люди, розги не всегда заставляют ребенка раскаяться. Я верю, что твое сердце еще не закостенело…
— Закостенело, — быстро вставила я. Лицо у меня пылало, и я сжала кулаки.
— Ты мне дерзишь, — спокойно ответила мадам. — Что ж, придется взяться за твое воспитание. Подойди сюда.
Я послушалась, не ожидая никакого подвоха. О, как я потом жалела, что не была умней! Этой женщине нельзя было верить, ее ласка жалила, как укус гадюки. Когда я встала рядом с ней, мадам отвесила мне пощечину, и я очень крепилась, чтобы не расплакаться.
— Ты не будешь спать в общей спальне, — холодно заметила хозяйка. — С этих пор твое место на чердаке. Еды ты будешь получать вдвое меньше, чем остальные, пока не раскаешься. К чистым людям я пока пускать тебя не хочу и не буду. Конечно, я могу сломать тебя быстро с помощью хороших знакомых, но одна девчонка после такого покончила с собой. На глазах у двоих гостей. Пожалуй, мне больше не нужны такие неприятности.
Если я была готова к угрозам, побоям и оскорблениям, то последняя фраза прозвучала для меня как похоронный колокол. Мадам действительно не волновала ни моя жизнь, ни я сама, и ее скупые слова открыли мне эту простую истину, как будто я стояла перед входом в кладбищенскую пещеру. До того наивность моя не знала границ, ведь я еще осмеливалась думать, что кто-то обо мне беспокоится и хоть как-то позаботится. Увы, любая мошкара привлекала больше внимания, чем я, и ничтожнейшее из насекомых обладало свободой, которой я была лишена.
Старуха отвела меня наверх, и на этот раз я оказалась запертой на чердаке, под скошенной крышей. Летом, наверное, здесь было даже приятно, но сейчас в щели маленького подслеповатого окошка задувал ветер, а кое-где через дыры в черепице затекала вода, и доски пола скукожились и почернели. Я хотела прибраться, но все тело болело и ныло при каждом движении, оттого пришлось оставить благие намерения. Вместо того я прислонилась к теплой печной трубе, завернулась в тонкое покрывало, которое, наверное, должно было служить мне матрасом, и вновь задремала.
Когда солнце показалось
