она показалось очень старой. — Кто же будет работать?
— А пусть Камилльхен за всех отдувается, — ехидство в голосе Марии казалось едким, как мыло, попавшее в глаза.
— Фу, Мария, — красавица потянулась и сладко зевнула. — Отстань от девчонки, ей и так будет несладко. У нее на лице написано, что она ничего не понимает. Иди ко мне, Ками.
Она похлопала по матрасу рядом с собой, и я недоверчиво на нее взглянула.
— Иди, иди, я тебя не укушу.
Мою спасительницу звали Аранка, но она разрешила называть ее Ари, и пока она рассматривала меня, точно игрушку, я исподтишка любовалась ее узким и нежным лицом; подобное мне довелось видеть только один раз в церкви, да и то не у женщины, а у статуи святой Катерины. Все быстро потеряли ко мне интерес, принявшись обсуждать какое-то платье и какого-то господина, который с этим платьем что-то сотворил непотребное, и только Мария недовольно время от времени глядела в мою сторону. Аранка расчесала и уложила мне волосы, приговаривая, что они у меня такие густые и пышные, мол, позавидует любая госпожа. Видно, в ее характере было делать все наоборот, потому что после возни с прической она отдала мне свою запасную рубашку, в которой я утонула, а с ней – восхитительную льняную зеленую юбку, корсетный верх на шнуровке спереди и подвязки для чулок с вышитыми на них розочками. Понятное дело, новый наряд, наверное, смотрелся на мне потешно, но я была так благодарна своей новой подруге, что сияла, как начищенный кофейник. Мне очень хотелось ответить ей тем же, но я никак не могла догадаться, что может быть нужно этой принцессе, по ошибке попавшей в колодец с жабами.
— Она будет спать на месте Шарлотты, — крикнула через всю комнату Мария, и ее темные глаза, казалось, прожгли меня насквозь. — Самое место для Камилльхен, зараза к заразе не пристанет!
— Зараза? — я подняла взгляд на Ари, и та замешкалась, прежде чем ответить.
— Шарлотту от нас увезли, к ней хворь пристала.
— И она от нее померла, — добавила Мария, но все-таки перекрестилась при этих словах. — Но ты такая грязная, Камилльхен, что тебе все нипочем.
— Не слушай ее, — ласково посоветовала моя новая подруга. — Мы поменяли ее простыню и проветрили покрывало…
Я промолчала, хотя мне стало не по себе. Спать на месте умершей? По спине забегали мурашки, и мне опять вспомнилась ночь у дядиной постели.
— Сейчас госпожа Рот принесет нам поесть, — продолжала Ари, поглаживая меня по плечам. — Будь с ней вежлива и любезна, она скора на расправу. Говорят, она запорола не одну девушку на своем веку, но я этого не видела. Это твой первый дом, Ками?
Я пожала плечами.
— Да нет. Я жила у дяди с тетей. Но дядя умер, — шепотом ответила я. — Тетка Луиза отдала меня богатому родственнику, а он привез сюда. Наверное, здесь не очень дорого жить?
— Плата здесь — сама жизнь, — Ари мрачно оскалилась, а потом взглянула на меня. — Погоди, ты думаешь, твой родственник заплатил, чтобы тебя сюда отдали?
— Да, — начала было я, но вспомнила возглас Марии: «Всех здесь купили!» и осеклась. Трудно мне было задать следующий вопрос, труднее некуда, потому что ответ витал на поверхности, и я уже чувствовала его кожей. — Разве нет?
— Это не школа и не работный дом, — она говорила неохотно, но твердо, как будто эти слова зрели в ее душе давно и сейчас принесли свои плоды. — Мы не ходим ни в церковь, ни в гости, у нас нет родственников, нет друзей и нет будущего. Бедная, глупая девочка.
— А как же исповедь и причастие?
— У нас здесь свои исповеди и свои причастия… Вечером в этот дом приходят мужчины и женщины, и каждый из них волен делать с нами, что хочет, понимаешь?
Я упрямо мотнула головой. Мне не хотелось понимать и принимать, мне хотелось проснуться.
— Но я не хочу! — отчаянно шепнула я.
— Никто этого не хочет, — равнодушно ответила Ари. Лицо ее потускнело.
— А если убежать?
— Дурочка. Куда тебе идти? Умирать от голода на улице? Не мадам, так кто-то другой воспользуется тобой, здесь хоть кормят и иногда дарят подарки… А еще тебя поймают и высекут за непокорность или посадят в тюрьму. Никто не будет покрывать тебя, ясно? Никому здесь нельзя доверять.
Я кивнула. Мне хотелось спросить, почему же она так тепло приняла меня, если говорит о том, что все здесь настороже? Не легче бы было не обращать внимания? Может быть, я бы и спросила, но в комнату вошла старуха в черном с плотно сжатыми губами. В руках у нее была корзинка, накрытая несвежей холстиной.
— Госпожа Рот, вы так чудесно выглядите, у вас новое платье… — льстиво донеслось со всех сторон. Каждая из девиц пыталась задобрить старуху, но чем больше звучало комплиментов, тем больше старуха морщилась, как будто у нее болел зуб.
— Ешьте, — коротко велела она и поставила корзину на кровать. Под холстиной оказался нарезанный грубыми, неровными ломтями хлеб, смазанный маслом, и немного репы. Судя по лицам девушек, яство было не слишком вкусным, и кто-то даже осмелился недовольно что-то пробормотать.
Старуха хмуро оглядела комнату и поманила меня к себе.
— Мария! — окликнула она, выискав взглядом мою мучительницу. — Проводи ее
