пьет вино, тот одурманивает себя и становится подобен грязи под ногами. Пророк, мир ему и благословение Аллаха, сказал, что трижды человек может пить вино, и наказанием ему будут лишь удары хлыста, но на четвертый ему стоит отрубить голову, ибо вино нельзя пить при болезни, оно само и есть болезнь. Но я готов простить тебя, - и он опустил палец и исподлобья взглянул на Лисицу. – Ведь ты дикарь, который не знает истинной праведности, и живешь во грехе среди грешников, которые извратили деяния Аллаха и сделали пророка Иссу, мир ему, равным Ему в божественности.
- Я понял-понял, - отозвался Лисица. Маленький осман казался сейчас забавно высокомерным после своей горячей речи, и его темное худое лицо потемнело еще больше. – Тебя то ли отравили вином, то ли наговорили о нем чуши. Но что нам теперь пить? Не речную же воду.
- Прости, что оскорбил тебя недобрыми, но правдивыми словами, - от спокойствия названного брата Диджле стало стыдно. – Разреши мне поднести тебе питья, достойного праведника.
Он отдал флягу хозяину и наклонился к чаше, куда собирал дождевую воду, но замер: внизу, в лесу, ему послышались человеческие голоса. Диджле сделал остерегающий знак названному брату, не меняя позы, и замер, прислушиваясь к лесным шорохам. Скрываться он толком не скрывался, уповая на милость Аллаха, но сейчас тяжелое предчувствие затомило сердце, и Диджле забеспокоился.
Лисица понял его без слов и споро собрал свои вещи, чтобы быть готовым сняться с места в любой момент. К счастью, перед лицом опасности слов не нужно, и хоть он не понял, отчего Осман заволновался, стало ясно, что надо быть готовым ко всему.
Люди подходили ближе.
Глава 4
Люди подходили ближе.
Если Диджле верно понял их разговор, то они шли с псом, чтобы выследить его и затравить, и, кажется, они сами боялись его, если верить тому, как осторожно они переговаривались. Он бесшумно отступил назад, подхватив чашу, и выплеснул воду в огонь. Тот зашипел, взметнулся было и пыхнул в глаза темным дымом, но, слава Аллаху, Диджле успел отвернуться. Свободной рукой он дернул за веревку, которая поддерживала навес, и завернул чашу в ткань. Туда же отправился и порох, и подушечка – все, что осталось от сестры, - две деревянных тарелки; одним словом, все нехитрые пожитки, которые у него были. Лисица уже стоял рядом и протягивал ему чепрак, Диджле с благодарностью взглянул на него и сложил все в чересседельную суму, которую теперь приходилось крепить к поясу.
Пес басовито взвыл внизу, взяв след, и с другой стороны ему ответил низкий лай – охотники перекрыли пути к отступлению. Не волка они искали в мае, и не на медведя шли. Диджле в отчаянии взглянул в сторону реки, но названный брат схватил его за рукав.
- Не сходи с ума, - шепотом посоветовал ему Лисица. Маленький осман, кажется, собирался сигануть с обрыва, перепугавшись собачьего лая. А если он действительно натворил дел в окрестностях?
- Я не хочу никому причинять вреда здесь, - Диджле дотронулся пальцами, собранными в горсть, до лба. – Но мое сердце чует, они пришли за мной.
Он глубоко вдохнул и положил ладонь на рукоять ятагана, подарка хозяина. Оставалось надеяться, что Мехмед-бей не проклял неверного слугу, и оружие не выскользнет из руки в последний миг. Лисица покачал головой и положил руку Осману на плечо.
- Доверься мне и не вынимай сабли из-за кушака, - сказал он спокойно, похлопал по эфесу своей и сделал резкое, отсекающее движение рукой, отрицательно покачав головой: крови здесь только и не хватало, даже если Осман – беглый преступник. Диджле исподлобья взглянул на него, но руку от ятагана все же убрал.
- Если ты сможешь рассказать этим добрым людям, что я не хочу им вреда… – начал он и тут же поник. Кто поверит, что он хочет мира? Впервые Диджле почувствовал неуверенность за половину той крови, что текла в его жилах.
- Доверься мне, - повторил Лисица, хоть и не понял ничего из речей Османа. Тот посерел лицом, но покорно наклонил голову, мол, отдаю себя в твои руки.
Снизу гневно закричали на незнакомом языке, и Лисица обернулся, придерживая турка за плечо. Из-под горы громыхнул ружейный выстрел; сизый дым тонкой струйкой поднялся вверх, тая меж ветвей, и собаки опять забрехали. Вслед за выстрелом тот же голос осведомился о чем-то, и говорил он - снова-здорово - на каком-то неведомом наречии. Лисица ругнулся про себя на разноязыкий сброд, населявший Империю, и властно заорал по-немецки, подражая сержанту своего полка, в котором прослужил пару месяцев несколько лет назад:
- Кто посмел стрелять во владениях Ее Императорского Величества? А ну поди сюда, чертов бродяга!
От неожиданности Диджле повалился на колени. От крика названного брата в ушах у него зазвенело, и он ткнулся лбом в землю, вознося молитву небесам. Раз ему приказано не доставать оружие, что ж, он перечить не будет, если можно разойтись миром.
Лисица настороженно прислушался. Крик его отразился от берегов реки и потерялся в лесу. Нападающие, кажется, пришли в замешательство, и через минуту тот же голос почтительно осведомился на ломаном немецком:
- Добрый господарь! Мы – крестьяне, подданные ее. Не охотимся мы! В нашем лесу турок ходит.
- Ту-урок, - брезгливо процедил Лисица. Он лихорадочно соображал, что сказать дальше. – И вы этакой толпой на него одного бросились?
- Так турок же, господарь! – почтительно, но настойчиво пояснил охотник. Возня снизу
