и некогда было: мать только подгоняла его и наказывала, как выйти к границе незамеченным. Она говорила, что где-то за горами осталась ее деревня, и он сможет найти там приют и родных, если сумеет добраться. За двадцать лет дорогу она подзабыла, но благословила сына именем Аллаха, и Диджле не расстроился, когда приметил, что она тайком перекрестила его. Слез не было, а грусть от разлуки пришла позже – уже в пути, когда он понял, что в этом мире им встретиться больше не суждено.
Коня Диджле потом продал, чтобы заплатить проводнику; тот говорил, что с лошадью по тем тропам не пройти. Это было неправдой, но спасение того стоило.
Как рассказать незнакомцу о своей судьбе, чтобы он не посмеялся, но задумался? Диджле не знал, но надеялся, что потом он выучит тот странный язык, на котором говорил названный брат, потому что не должно быть между братьями секретов.
Мясо на огне зашипело, когда ароматный сок попал на угли, и Диджле повернул его другим боком, стараясь держать подальше от открытого огня.
- Может статься, что ты дивишься тому, что человек, подобный мне, попал сюда, в эти края, - распевно сказал он. – Я не думал и сам, что окажусь здесь.
- Мясо еще не прожарилось, осман, - Лисица глядел на ловкие движения османа, и на него вдруг навалилась усталость после долгого пути. – Хочешь вина?
- Так получилось, но, уверен, что Аллах лучше нас знает наши пути, - продолжил Диджле, почтительно выслушав вопрос собеседника. – Люди, живущие здесь, боятся меня, и мне пришлось уйти в лес.
- Хотел бы я знать, отчего ты скрываешься, - Лисица достал флягу с вином, но открывать не торопился. – Мне говорили, будто тут дикие места. Но если на каждой горе сидит по осману, так я не удивлен, раз каждый тут ходит с оружием. Видел бы ты патрули на дорогах! Смех один.
- Печально моему сердцу, что я, как изгнанник, скитаюсь по лесу, и нет у меня иной заботы, только найти пищи на сегодняшний день. Если б нашелся добрый человек, взявший на себя труд вывести меня к людям, то я был бы ему верным слугой.
Диджле снял мясо с огня и с поклоном передал его Лисице.
- А я ведь тоже не здешний, осман, - признался тот, но мясо взял. – Я пришел издалека… Оттуда, - Лисица показал деревянной шпажкой на запад, и Диджле невольно взглянул туда. Мясной сок капал на землю и на подстилку, но никто из них не заметил этого. - А еще раньше с севера.
- Да, - важно кивнул Диджле. На сердце потеплело, раз названный брат догадался о его желаниях. – Именно туда и стремится мое сердце. Если Аллаху будет угодно, я расскажу тебе все, чтобы ты понял, как прихотлива бывает судьба, и как странно складывается человеческий путь. Я думал раньше, будто только в сказках и песнях героев преследуют приключения, но сие оказалось вовсе не так.
- Был на севере? Или слыхал? Ну и ну! По твоему виду я бы не сказал, что ты даже умеешь читать и считать. Борода наводит на мысли о дикарях, уж не сердись, - Лисица дотронулся до своего подбородка, а потом указал на подбородок Диджле. Осман поймал взглядом его жест и чуть смутился.
- Борода у меня плохо растет, это верно, - с сожалением ответил он. – Говорят, для ее роста помогает свежее оливковое масло. И еще надо сотню раз расчесывать ее каждый вечер.
Диджле хотел добавить, что у них только евнухи и дети ходят без бороды, но вовремя прикусил язык. Хорош бы он был, если б благодаря несдержанному языку оскорбил бы своего брата.
- Никогда мне еще не приходилось обедать с настоящим чужеземным османом, - почти с восхищением заметил Лисица. Говорил он негромко и одновременно успевал пережевывать шиш-кебаб из зайца. Как ни странно, но даже с набитым ртом речь его была понятной. – Правда, я этого и не желал. Слышал, будто ваши садятся за один стол рядом с христианами, только если от последних осталась одна голова на колу. А ты такой же человек, как и я. Две руки, две ноги, не бросаешься с ножом. Только ты здесь долго не проживешь в одиночестве. Да и что хорошего – сиднем сидеть в лесу? Одичаешь. Был у меня один знакомый, он тоже чурался людей. Потом повесили за грабеж, а он поди уже и не понимал, что с ним делают.
Диджле слушал, кивал и ел. Названный брат подбадривал его и успокаивал, и благодарность поднималась в душе все выше. Может быть, верно говорят, что не так важно, на каком языке ты говоришь, если намерения твои добрые.
После того, как заячьи косточки упокоились в земле, и от сытости не хотелось двигаться лишний раз, Лисица достал флягу и передал ее осману, чтобы по-дружески поделиться с ним вином. Диджле с благоговением принял ее, открыл, но тут же вскочил на ноги, как только запах вина коснулся его ноздрей.
- Это же грех! – воскликнул он. Только врожденная чуткость помешала ему сразу выкинуть флягу в реку, и Диджле вылил вино на землю. Лисица подобрался, готовый защищаться, но расслабился, как только понял, что осман не собирается на него кидаться.
- Ну ты и дикарь! Фляга дорога мне как память, запомни, - Лисица веселился, глядя на торжественно-мрачное лицо турка, который точно стоял у алтаря и творил церковный обряд. – Но это просто вино, ничего больше. Не сулема, не болотная жижа. Очень полезное для здоровья. И недешевое.
- Вино пить нельзя, - уверенно заметил Диджле и поднял указательный палец вверх, как часто делал их мулла, прежде чем изречь хадис, подходящий к случаю. – Тот, кто
