его волочили.
Пусть белоснежный получится войлок,
Пусть шелковистым, красивым будет,
Гладкий, с выровненными краями.
— Замечательное благопожелание! — признали земляки, и каждый из них покропил из своей чаши несколько капель на новый войлок, чтобы был он красив и прочен. Цамба же взял несколько длинных конских волосков и вплел их в край войлока — своеобразный опознавательный знак.
Волочить первый вал войлока припрягали верблюда, обладавшего самым мягким ходом, а вести его было поручено Цэвэл, дочке Дамбия, с детства приученной валять войлок.
Намотанный на деревянную шпулину и обвязанный конской шкурой, войлок с шуршаньем волочился по земле. А пока прокатывали первый вал, соседи угощались — ели жирную сладкую говядину, запивали кумысом. Потом снова сложили шерсть для валки, а следили за волоком совсем молоденькие девушки и юноши. Дети носили воду с речки, чтобы время от времени смачивать кошмы.
Ко всем, кто нынче валяет войлок, продолжают прибывать гости. Больше всего их у богача Цамбы. Иные привезли с собой туго набитые мешки и дорожные сумки. Передавая их хозяину, лукаво подмигивают: принимай, мол, летний «чаек». Чаек весело побулькивает в больших флягах и издает резкий запах свежеперегнанной водки.
Дэжид, супруга Цамбы, колдует у костра. Не разгибая спины, она готовит чай и закуску, изредка вытирая рукавами разгоряченное лицо. Бока ее затрапезного дэла так и лоснятся — забывшись, Дэжид вытирает о них масляные руки.
К Дамбию тоже приехали помощники и тоже с сумками. Впрочем, гостей у него — раз-два и обчелся. И привезли они не бутылки со сладкой водочкой, а немудреный инструмент для работы — веревки, рогульки, шпулины.
Внезапно Дамбий заметил, что к Цамбе, расположившемуся почти рядом с ним, жалует еще один гость. Это, представьте себе, Лувсанпэрэнлэй. Благопожелание он выкрикнул громко и звучно, не успев с коня слезть. Впрочем, спешиться прибывшему не так-то просто — слишком он тучен и неповоротлив. Новый гость произнес:
Человек, свалявший войлока столько,
Что хватит на семьдесят юрт с лихвою,
Пусть добро встретит сотую осень.
Не только Дамбий, но и все, кто был поблизости, уставились теперь на Лувсанпэрэнлэя. Что-то произойдет сейчас между ним и Цамбой. Надо ухо востро держать.
При всеобщем молчании Дамбий счел необходимым ответить на приветствие.
— Недурное благопожелание! Но если оно и на мои уши рассчитано, то мне сроду столько войлока не навалять.
— Ничего, ты еще не стар, успеешь! — усмехнулся Лувсанпэрэнлэй, направляя коня в сторону, где сидел Цамба.
— Кто это тут умничает? — хмуро спросил тот, словно только теперь заметил и еще не узнал прибывшего. — Ах, это вы, уважаемый Лу? Как поживаете?
В голосе Цамбы — притворная любезность. Дамбий приметил, как лицо у него сперва побледнело, а потом покрылось большими багровыми пятнами, на крупном мясистом носу проступили круглые бусины пота.
— Как поживаю, спрашиваешь? Жив еще, не помер, и все вашими молитвами, — захохотал Лувсанпэрэнлэй, усаживаясь поближе к плошкам с молочными блюдами.
«Явился, проклятый, на мою голову. Из-за него мой сын теряет теперь в колонии свои золотые деньки. Черт бы побрал этого жирного бугая!» — подумал Цамба и, спохватившись, как бы мысли его не отразились на лице, суетливо принялся угощать своего кровного обидчика и недруга.
— Уважаемый Лу, откушайте сперва мяса, а вот и айрак. Он у нас нынче удался. А мы, видите, делом заняты. У вас тоже, верно, войлок валяют?
Лувсанпэрэнлэй не притронулся к еде и думал про себя так: «Несдобровать тебе, скотина, если откажешься платить за лошадь, убитую твоим сыночком. Намекну где следует, что ты, скорее всего, подстрекал Чойнроза на убийство…» Он неторопливо вытащил из-за пазухи трубку, тщательно выколотил из нее остатки пепла, постукивая о передок сапога.
— За угощенье благодарствую, — ответил он вслух. — Притомился я что-то, да и не надо мне чужого. За своим добром я приехал к вам, Цамба!
Лувсанпэрэнлэй замолчал, раскуривая трубку и искоса наблюдая, какое впечатление произвели на Цамбу его слова.
Цамба, конечно, и без того догадался, зачем пожаловал гость, но вида не подал и нарочно заговорил совсем о другом.
— Виды на урожай нынче хорошие, уважаемый Лу. Пшеница у всех уродилась богато.
— Вот, вот, — подхватил Лувсанпэрэнлэй, — а мне не на чем зерно с поля перевезти. Вот я и приехал к вам с надеждой, что вы меня выручите. Прошу хорошую лошадь, крепкую и не старую.
— Какую лошадь? — прикинулся простачком Цамба.
— Полно, хозяин, полно! Неужто вы позабыли, что из вашего ружья ваш собственный отпрыск застрелил моего отличного иноходца?
— Я тут ни при чем, — помолчав, ответил Цамба. Он налил себе полную чашку кумыса и пил его не спеша, крупными глотками. — Отец за сына не ответчик.
— Ах, вот как ты рассуждать стал! Так я же просто-напросто в суд на тебя подам. Мало того, что не сумел парня своего человеком вырастить, так еще ружье ему в руки вложил: стреляй, сынок, в людей. Хорош папаша, нечего сказать. Только не радуйся, найдется и на тебя управа.
Лувсанпэрэнлэй говорил жестко, от мнимого почтения к собеседнику и следа не осталось.
— У человека шея длинная, есть что под закон подставить! — скривив губы, захохотал Цамба, — Ладно, так и быть, бери себе взамен жеребца мою игреневую лошадку.
— Игреневую? — сразу смягчился Лувсанпэрэнлэй. — Ту, что ты купил у желтолицего Дугэржава?
— Ту самую!
— Дешево хочешь отделаться, приятель. Добавь-ка еще хороший кусок войлока! Лошадь не слишком-то резвая.
— Быть по-твоему! Нет, погоди, не возьмешь ли вместо войлока жеребенка-двухлетку? Войлок нынче мне самому нужен.
Дальше Дамбий не расслышал — два старых пройдохи склонились друг к другу и продолжали разговор шепотом. Впрочем, через некоторое время стало понятно, что оба они понимают: Чойнроз — парень неплохой, а уж до чего храбрый — один выходит на волка. Иноходца же, конечно, подстрелил он без злого умысла, просто несчастный случай.
— Эх, Цамба, Цамба, — не вытерпел Дамбий, — вот ты своего сына за бойкость превозносишь, а до сих пор не осознал, к чему она, эта бойкость, привела!
Цамба не успел ответить — в эту минуту появился новый всадник — Магнай, сын Лувсанпэрэнлэя. Назначенный недавно баговым агитатором, он теперь все время проводил в разъездах по аилам. Прослышав, что араты собираются сегодня валять войлок, решил воспользоваться этим случаем и провести беседу. Однако и он, как положено при начале больших дел, произнес импровизированное благопожелание:
Пусть будет у вас белоснежный войлок,
Чистый, без пятнышка и без складки,
Плотнее кости, как лед, блестящий,
Пусть будет он серебра дороже!
«Вот как! Вслед за папашей и сынок пожаловал. Ну
