долгие недели, прежде чем обрасти гирляндой других, не менее чудовищных. Самое первое… его всегда помнишь лучше всего. Только в этот раз все иначе. В этот раз я под препаратами. А это значит…
Кто-то идет за мной.
Пищит браслет на моей руке, высвечивая рекомендации с дыхательными техниками. Да пошел ты к черту.
Я напоминаю себе, что станция безопасна. Что все мы подписали договор, который гарантирует нам защиту жизни и здоровья. Что тут повсюду системы видеонаблюдения, что на мне браслет, отслеживающий местоположение и все доступные ему показатели. Что в случае чего, меня найдут меньше чем за минуту. Вот только ни черта это меня не успокаивает. Потому что несмотря на все это…
За мной все равно кто-то идет.
* * *
— Тиссая уже была на обзорной площадке?
— Обзорной площадке?
Мы с Сершель сидим возле зала для духовных практик — она только что закончила свою молитву, а я медитацию. Цифры на маленьком счетчике на моем браслете перевалили за двадцать — я на этой станции уже три недели.
Тисса медленно кивает. Этот жест она копирует за мной — на их планете согласие выражают поднятием кончиков всех четырех щупальцев. Сершель так больше не может — и повторяет за мной.
— Мне показала рахшаса Мередо. Очень красиво.
— Нет, не была… — да и когда мне? В перерывах между процедурами и занятиями практически не остается свободного времени.
Тисса мнется, мигает черными глазами и молчит. А, точно, она не может что-то предложить старшей женщине, это будет неуважением…
— Может, сходим посмотреть на нее вместе?
Сершель улыбается — мне странно видеть ее улыбку, ведь во рту у них что-то наподобие множества присосок, но я старательно растягиваю губы, чтобы не было видно зубов. Увидев их в первый раз, Сершель впала в какой-то ступор, а потом аккуратно спросила, для чего мне эти камни во рту… я что, не могу их выплюнуть? Когда я объяснила, что это как кости, которые растут из мягких тканей во рту, и нужны они, чтобы перемалывать пищу, тисса и вовсе перестала что-то понимать. Кости? Во рту? Твердые штуки во рту, чтобы есть другие твердые штуки?.. Мне так и не удалось ей объяснить, почему мой вид пищу перемалывает костями во рту, а не руками или чем-то еще. Поэтому зубы я тиссе больше не показываю.
Мы идем по коридорам от медблока в незнакомую мне сторону — а за три недели знакомую часть станции я немного освоила, и мне снова становится гулко и неуютно. За спиной эхо разносит только наши шаги, но давящее чувство чужого присутствия возникает словно бы из ниоткуда, стоит нам завернуть на широкую площадку с огромными окнами в черноту. Пока тисса неуклюже перебирает щупальцами к ним, отказываясь от помощи (“тисса служит тиссае, наоборот — посрамишь потомков до десятого колена и не найдешь дороги в сады предков”), я украдкой оборачиваюсь и оглядываю коридоры — но никого, разумеется, там не вижу. Черт его знает, что такое… может, все-таки препараты у них дают сбой? Мало ли, я привыкла к ним, и они просто перестали действовать…
… Лучше бы это были препараты, конечно…
Тисса восторженно любуется космосом, меня же мерцающая темнота за стеклом тревожит, и я просто жду, пока ей надоест, и с каждой минутой ком напряжения в груди растет. Наконец я не выдерживаю:
— Может, пойдем обратно? До ужина всего ничего осталось…
Тисса тут же оборачивается ко мне, послушно шагает… а потом цепляет что-то взглядом за моей спиной и каменеет.
— Тиссая… — шепчет она едва слышно. — Там… там…
Что там, я понимаю почти сразу. Понимаю, и изморозь этого понимания сжимает тело тисками. Я слышу треск и медленно оборачиваюсь на звук — как будто так можно отсрочить неизбежное. Как будто пока не смотришь, его источника не существует.
Рорук не сводит с нас черные ромбы своих зрачков. Он медленно приближается на четырех лапах, даже так оставаясь выше меня, его хвост качается над головой, кончик его набух, покраснел и трещит не переставая. Пищит-свестит что-то невнятное Сершель, я почти силой запихиваю её за спину — куда лезешь, мелочь пузатая?! Ты ему даже до хвоста не дотянешься!..
Треск все громче и громче, ящер шипит сквозь черный толстый язык, вывалившийся из темной пасти. За спиной — толстое стекло и бескрайний равнодушный вакуум.
— Сершель, — шепчу я. — Я постараюсь отвлечь его… а ты беги и зови на помощь…
За моей спиной — вибрация маленького тела; хватка на руке усиливается. Ящер совсем рядом, я вижу вкрапления алого в черноте его глаз.
— Тисса, я не спрашиваю. Беги. Сейчас!..
…Хорошо, что у меня был с собой стакан. Плохо, что в нем была не серная кислота. Ящер отряхивается от жидкости практически мгновенно, но я успеваю подхватить Сершель и буквально швырнуть ее в сторону коридора. Еще хуже то, что для этого я поворачиваюсь к ящеру спиной.
И он этим пользуется.
Удар — тяжелый, оглушительный звон в голове, в ушах, все тело немеет, а потом заливает гулом боли. Легкие плавятся, съеживаются — воздуха, воздуха!.. но тяжесть за спиной, на спине, на плечах и коленях, чугунная тяжесть… я же задохнусь… я же… я же сейчас…
Сжимает плечо когтистая лапа и дергает — ааа, черт тебя раздери!.. я на спине, смотрю на ящера, из темного рта на меня сочится какая-то бурая жидкость… у него бешенство? он меня сейчас разорвет, да?..
— Эй… пусти меня… пусти меня!.. кто-нибудь! здесь есть кто-нибудь?!..
Пытаюсь ударить правой рукой — левая не шевелится — и ящер рычит мне в лицо, а потом опускается к шее, и перед глазами все взрывается от боли.
Сквозь вспышки красного и белого я вижу, как искаженная морда вдруг отдаляется от меня… как она поднимается все выше и выше… в ушах звенит, гудит и лопается, горячо и мокро вокруг плеча, а все тело содрогается и бьется… я смотрю на голову ящера и вижу, как она отделяется от тела.
Больше я не вижу ничего — океан боли обрушивается на меня одной чудовищной волной и мгновенно утягивает в черную бездну.
1-8
— То есть вы утверждаете, что работник станции напал на вас с пациенткой № 214, когда вы находились на обзорной площадке?
— Именно так.
— Почему вы были на обзорной площадке, а не в медицинском отсеке?
— У нас закончились процедуры, и мы решили прогуляться.
— Предупредили ли вы сотрудников медицинского блока о том, куда
