(хотя было за что, положа руку на сердце).
Сейчас она стояла надо мной и в глазах ее читались недоумение и шок.
— Девочка моя, — голос Ларисы внезапно стал мягким, — боже, кто это сделал? Пойдем, милая, пойдем домой.
Она взяла меня под руку, помогая встать, потом собрала выпавшие из рук вещи.
— Давай, хорошая моя, давай, — поддерживая, завела в лифт и нажала кнопку на нужный этаж. — Сейчас будем дома, ты сможешь лечь.
От столь непривычных воркующих интонаций, мне стало немного легче. Как бы там ни было, но справляться с этим кошмаром одной, было не просто.
Мы дошли до квартиры, она помогла мне с ключами — руки тряслись и я никак не могла попасть в ключом в замок, а дома помогла раздеться и добраться до кровати.
Она хлопотала надо мной, как над младенцем, как над родной дочкой, и от ее голоса становилось немного спокойнее, ужас отступал, а на его место приходили отупение и пустота. Полная, холодная, всеобъемлющая. Безразличие. Усталость. И боль. Много боли.
Я зарылась с головой в одеяло, вдыхая полной грудью запах дома, родного, надежного убежища, из которого не хотелось вылезать. Никогда. Хорошо было бы остаться вот так навсегда. Без мыслей, без чувств.
— Лариса Петровна, — прошептала я, чувствуя, как женщина присела ко мне на кровать, — ничего не говорите маме.
— Никогда, девочка моя, — пообещала женщина, гладя меня по голове, — никогда. И тебя сейчас не оставлю. Слышишь?
— Угу, — я закрыла глаза, позволяя себе провалиться в темноту родного дома.
Где-то вдалеке от меня звонил телефон, слышался голос Ларисы, которая весело отвечала маме, что я отдыхаю после хорошего вечера, потом был аромат блинчиков и горячего кофе, которой Лара заставила меня выпить. Была какая-то добрая и ласковая женщина, бережно и аккуратно осмотревшая мое измученное тело, качая головой — до меня донеслись обрывки фраз и слов, наполненные горечью и злостью. Был горячий, обжигающий душ — принесший небольшое облегчение от боли и нервной дрожи. Был теплый халат и плед, мягкие подушки и легкий массаж шеи и головы, снимающий часть напряжения. Были тихие, ласковые слова, смысл которых я не понимала, но они успокаивали меня одним своим звучанием. Много чего еще было, только слез не было — их я все оставила в том страшном доме. Внутри стало холодно и пусто.
8
Через несколько часов боль стала отпускать, подействовали лекарства, выписанные врачом Ларисы, той доброй и деликатной женщины, что осмотрела меня уже дома. Я сама могла вставать, ходить и даже снова побывала в душе. Лариса не оставила меня и в воскресенье.
В понедельник утром я осторожно и медленно начала собираться в университет. Не хотела оставаться дома, не хотела жалеть себя, не хотела помнить.
— Леля, девочка, останься сегодня дома. Я скажу Мохову, что ты заболела, да и справка есть. С ОРВИ, — пояснила Лариса, когда я с ужасом посмотрела на нее, — не переживай.
— Нет, Лариса Петровна, я должна пойти, — голос у меня был чужим, тихим и сухим. — Нельзя вечно прятаться. Я справлюсь.
— Справишься, — кивнула женщина, заплетая мне косу, — ты — справишься. Еще в субботу думала, что сломали тебя, а сегодня знаю — хер им на воротник, чтобы шею не терло.
Совместными усилиями мы замазали и огромный синяк на половину щеки и я, наконец-то. рискнула посмотреть на себя в зеркало. Потухшие, покрасневшие глаза, тусклые волосы, бледная, шелушащаяся кожа — выглядела я отвратительно. Ничего, не нужна мне ни красота, ни яркость, хватит уже, наигралась. Самое важное сейчас пережить и забыть все, что произошло несколько дней назад.
Эта мысль заставляла каждый последующий день подниматься утром, чистить зубы, пить кофе и ехать на учебу, говорить с мамой по телефону (пришлось солгать ей про ОРВИ и не показываться с разбитым лицом), с приятелями в университете. Я просто делала постоянную последовательность действий, заставляя себя привыкнуть к условной стабильности новой жизни. К большому счастью, в университете я ни с кем близко не дружила, кроме Ксюхи, поэтому мало кто заметил мое состояние, разве что синяк на лице вызвал кое-какие вопросы. Но если она и не поверила версии, что я упала со стремянки и ударилась головой, то все равно в расспросы не полезла, видимо понимая, что я ничего ей не скажу. Как не спрашивала и почему я игнорирую звонки и сообщения от Риты. Разве что опекала меня эти дни сильнее, чем когда бы то ни было.
— Держи, — бросила она мне тетрадь, — тут последняя лаба по физике. Я все подготовила, сделала, пойдем вечером, после лекции, сдавать? Ты ведь на последнюю лекцию останешься?
— Да. К маме сегодня не поеду — как ей на глаза показаться с таким видом? Вроде пятница, прошла уже неделя, а лицо все еще болит. Спасибо, — вымученно улыбнулась я, — что б я без тебя делала?
— Провалила бы физику, — констатировала она сей факт. — Пошли, найдем свободную аудиторию и там посидим, у тебя есть время подготовиться.
Нашу тихую зубрежку прервал громкий телефонный звонок. Рита не оставляла попыток связаться со мной. Но ее звонки вызывали глухую злость и отвращение.
— Не ответишь? — тихо спросила Ксюша.
— Не хочу, — я скинула звонок и отключила звук.
— Какая кошка между вами пробежала? — подруга осторожно подбирала слова.
Я посмотрела на нее.
— Подлостью эту кошку зовут, — все же ответила, вздохнув, — давай, объясни мне еще раз эту задачу, я вообще не понимаю эти цепочки…. Последовательные, параллельные…. Как это вообще понять?
Как не странно, в этот раз погружение в физику дало мне возможность на время вообще забыть о своих проблемах. Ксюша, с поистине ангельским терпением пыталась вбить в мою голову самые примитивные знания, чтоб создать хотя бы видимость знания. И на лекцию Пятницкого я шла почти подготовленная. Как странно, раньше я так волновалась перед лекциями, надеялась, что Пятницкий не обратит на меня внимания и я не стану снова мишенью его шуточек по поводу лампочек и блондинок. А сейчас….
Сейчас мне было все равно. Все его шутки и придирки стали казаться чем-то далеким и не существенным. Хотелось быстро сдать зачет и забыть про физику до экзамена.
Мы сели, как всегда, подальше от кафедры, стараясь стать невидимками. Как назло, ближе к вечеру, когда на улице стемнело и включили яркий свет, у меня заболела голова и побитая щека. Невольно я поморщилась и потерла себе лицо.
Пятницкий посмотрел на меня, скользнул взглядом по щеке и…. ничего не сказал, только нахмурился. И продолжил лекцию,
