не видела красивых вещиц. Я тоже была такой доверчивой, но мне повезло не встретить мужчины вроде моего отца.
Адела поверила всему, что он ей наплел: что поведет под ручку на прогулку, что на вечеринках только ее будет приглашать на танец, что угостит миндалем в сахаре и леденцами. И даже отправится к ее отцу, чтобы устроить все как полагается: они обручатся, а потом поженятся в церкви, у них появятся дети, и старшему он даст свое имя. Она наверняка считала его красавцем, несмотря на кривой нос и тонкие губы, неведомо от кого унаследованные: в его семье все были хороши собой, высокие и статные, несмотря на голод и лишения. Моему отцу на обхаживание дурехи понадобилось всего три месяца, и когда Адела оказалась в западне, он захлопнул дверцу.
А вот с Фелисой вышло труднее, она уже не была невинной девушкой и знала, что мужчины лгут, добиваясь желаемого, и нельзя верить даже трети сказанного ими. Дешевые подарки и ласковые слова не подействовали на Фелису. Она не доверяла моему будущему отцу, не верила изливаемой им лести, понимая, что прошедшие годы оставили свои следы, какие бы комплименты он ей ни расточал. Ведь не мог он не заметить ее обвислую грудь, морщинки под глазами и вялую плоть. С какой стати мужчине на десять лет моложе интересоваться ею, если только он не преследует определенную цель? Все всегда чего-то хотят, особенно если ты уже стареешь и не в прежней форме. Фелиса жила одиноко, у нее не было семьи, муж ее умер от лихорадки, что косила бедняков. Она вырастила позднего ребенка, который родился слабеньким и плакал дни и ночи напролет от голода, и холода, и от ужасного одиночества, которое волочилось по дому, как курица с перерезанным горлом. Фелиса не верила ухажеру, но хотела верить, а это, в конце концов, почти одно и то же. Когда она поняла, что к чему, тоже было слишком поздно: дверца западни захлопнулась.
За Фелисой последовали другие женщины. Мария, ушедшая из дома после отцовских побоев, из-за которых охромела. Хоакина, которая натерпелась от хозяйского сынка, тискавшего ее в углу кухни. Или Хуана, которую привела к моему будущему отцу ее собственная мать, потому что в их доме оказалось слишком много ртов. Не знаю, любил ли он какую-то из них или и их тоже ненавидел, но в его случае это было примерно одно и то же. Какое-то время он держал Аделу и Фелису взаперти в овчарне на окраине деревни. Снабдил их тюфяком да тазиком и продавал желающим по очереди. А сам дежурил снаружи, следя, чтобы никто не оставался с ними дольше, чем оговорено при оплате, и не испортил «товар» побоями. Деньги всегда брал вперед, перед входом в сарай, а потом еще и предъявлял счета Аделе и Фелисе, которые вечно оставались ему должны, но не жаловались, отчасти из страха, отчасти из любви, что тоже часто одно и то же.
Вскоре он арендовал бывший дом мельника и расширил свой бизнес. Клиентов становилось все больше. Нельзя было заставлять их ждать в очереди, поскольку за время ожидания многие раскаивались и возвращались к женам, а другие напивались и принимались буянить; таких приходилось вышибать из заведения. В любом случае на него «работало» не больше четырех девушек одновременно. Можно было бы использовать и других, но мой отец знал, что богатые не терпят жадности бедных, а без согласия господ он никогда не открыл бы своего дела. Достаточно было бы неуместного взгляда, неосторожного жеста или необдуманного замечания, чтобы сразу же явились жандармы и взяли его под стражу или избили его до полусмерти прямо на месте. Так что гораздо лучше было всем угождать и не привлекать к себе лишнего внимания, не носить одежду дороже, чем у господ, и не показывать свой более пухлый кошелек. Каждый должен знать свое место. И еще он знал, что деньги любят порядок и тишину, что они предпочитают раболепные улыбки дерзким взглядам. Думаю, он женился на моей будущей матери по этой же причине – чтобы поддержать видимость порядка и сохранить лицо.
А вот чего я понять не могу, так это зачем она вышла за него. Возможно, влюбилась и понадеялась, что он изменится к лучшему после женитьбы, ведь раньше женщины были такими наивными. А может, увидела в этом браке возможность избежать услужения в Мадриде, где хозяйка насмехалась бы над ее акцентом, пригласив своих подружек на кофе, а хозяин считал бы ее глуповатой деревенщиной и хвалился бы тем, что взял ее с собою в город. Ясно одно: моя мать знала, чем занимается мой отец, это знала вся деревня. Вероятно, она обманывала себя, считая, что он помогает этим несчастным, не позволяя грабить их или избивать до полусмерти. А может, ей было безразлично, что он вымогает у них деньги, клянется в любви и обещает повести под венец. Не исключено, что этим ее и привлек мой отец: единственное обещание жениться, которое он сдержал в своей жизни, было дано ей. Она была не красотка, с высоким лбом и низко посаженными глазами, и все-таки он выбрал именно ее, и, видимо, ей было лестно считать себя лучше других. Впрочем, какой бы ни была причина, моя мать вскоре об этом пожалела.
Свадебным подарком ей стал дом – впечатляющее строение для такой деревушки, как наша, некоторые жители которой всю зиму дрожали от холода и корчились от голода, а изо рта у них шла пена, потому что всей еды у них было – каша из дикого гороха. При этом дом был не настолько вызывающим, чтобы господа сочли его владельца угрозой своим интересам – мой отец ведь знал меру во всем. Внутри тоже было красиво: двери ручной резьбы, простыни с вышивкой, столичная мебель. Муж обладал хорошим вкусом или по меньшей мере умел выбирать вещи так, что посторонние думали, что он у него есть. А молодую жену дом просто восхитил. Она никогда не жила в подобном месте, где утром полы и стены сияют от солнечных лучей, свежий воздух врывается в окна, а жалюзи защищают от летнего зноя и зимнего холода. Кухня просторная и светлая; у двери дома мой отец посадил виноградную лозу, чтобы она давала тень. Но больше всего жене понравилось электрическое освещение, ведь она никогда не видела ничего подобного, если не считать, что изредка заглядывала в окна домов семей сеньоры Адольфины и сеньора Харабо. В доме молодоженов была всего одна лампочка на длинном проводе, которую по
