здесь, а тело перенесли на моту. То есть места преступления у нас тоже нет. Потрясающе.
– Судья с секретарем прибыли, – вмешался Ривейро.
– Отлично, – ответила Валентина. – Чем быстрее увезут тело, тем лучше.
Она проследила, как паркуется судья Хорхе Талавера. Валентина очень ценила упорство судьи и его умение разобраться в самой щекотливой ситуации. Он был асом судебных протоколов и всевозможных бюрократических процедур. Характером Талавера обладал легким, нравом веселым, но с Валентиной они так и не сблизились. Валентина была перфекционисткой, помешанной на работе, а Талавера – жизнелюбом, который, несмотря на весь свой профессионализм, не принимал близко к сердцу проходившие через его руки дела. К тому же в жизни Талаверы, помимо работы, имелась и семья – жена и две дочери-подростка, которых он самозабвенно баловал и с которыми столь же самозабвенно ругался.
Талавера ценил настойчивость Валентины Редондо, ее личную вовлеченность в расследования, но вот ее перфекционизм находил чрезмерным и даже слегка нездоровым. А еще его смущал ее взгляд. Зеленый глаз Валентины смотрел тепло, а другой глаз, бездонно-черный, будто гипнотизировал. Талавере, хоть они с Валентиной и были знакомы уже несколько лет, виделось в этом разноцветном взгляде нечто смутно-враждебное.
Выйдя из машины, Талавера поприветствовал Валентину сдержанным кивком. Лейтенант смотрела, как судья с секретарем идут по проходу навстречу Кларе Мухике – Клара и судья были близкими друзьями. Валентина не присоединилась к ним, ожидая, когда сможет побеседовать с судьей. Необходимо уведомить все полицейские участки и управления и выяснить, не заявлял ли кто-нибудь об исчезновении этой загадочной женщины с моты, не числится ли она где-то в списках пропавших.
В ход ее размышлений ворвался голос сержанта Ривейро:
– Тебя что-то беспокоит, Редондо?
Она улыбнулась:
– Кроме очевидного?
– Да, кроме. Я же вижу, ты нервничаешь.
Она кивнула.
– Помнишь, мы обсуждали методы уголовного расследования, когда я только прошла курс профайлинга в Мадриде? – спросила лейтенант.
– Ты сейчас о психологическом профиле преступника, верно?
– Именно. Так вот, меня тревожит то, что убийца явно обладает познаниями в области паталогоанатомии.
– Ты права. Он все проделал крайне аккуратно. Останься здесь хоть какие-то следы и отпечатки, он наверняка от них избавился.
– По всей видимости, да. Остается лишь надеяться, что он не так скрупулезен, не такой педант, каким себя считает, и криминалисты что-нибудь да обнаружат. Но, боюсь, это слабые надежды. И вот еще что сразу бросается в глаза: убийца хотел, чтобы мы нашли ту одну-единственную подсказку, которая у нас сейчас и есть.
– Монета?
– Монета. Что он хочет нам этим сказать? Он ведь все равно что подпись оставил, понимаешь? Догадываешься, что это значит?
– Вроде бы… Пожалуй, да, – задумчиво произнес Ривейро, пытаясь припомнить рассказы Валентины про опыт, полученный на курсе профайлинга. Такие же методики расследования применялись в английском Скотланд-Ярде и во французской Сюрте. Сержант заговорил, прикрыв глаза, словно так его память работала лучше: – Когда убийца оставляет подпись, это означает, что он методичен; он знает, что его будут искать, но не сомневается в своей безнаказанности, так? Он считает себя умнее нас… Честно говоря, Редондо, не знаю, какая психологическая хрень подтолкнула его оставить свою подпись. Он что, желает поиграть в кошки-мышки?
– Возможно. Или же он сделал это по какой-то причине, которая пока нам неясна. Но я уверена, что так он заявляет о своих намерениях.
– В каком смысле? Ты о чем?
– Он сделает это снова, Ривейро. – Лейтенант вздохнула, глядя в центр моты, где стоял судья Талавера. Потом перевела взгляд на сержанта и жестко повторила: – Он сделает это снова.
Нёрдлинген, Бавария
Пять лет назад
Стоял октябрь, промозглый немецкий холод пронизывал до костей. Однако Паоло Иовис решительно шел вперед. Иовис родился и вырос в итальянском Сорренто. Со смотровой площадки возле их дома, что стоял прямо над глубоким ущельем, он мог любоваться видом на Неаполитанский залив, хотя в самом Неаполе бывал в те времена нечасто.
Однако детские воспоминания о летних каникулах не сохранили привкуса Сорренто или одной из многочисленных деревушек амальфитанского побережья – прекраснейшие Амальфи и Позитано были для него всего лишь местом отдыха капризных туристов. Каникулы Паоло проводил по ту сторону Тирренского моря, всего час на пароме, и каждый июнь он, абсолютно счастливый, пересекал море и оказывался на острове Капри. Там, в окружении дедушки с бабушкой и двоюродных братьев и сестер, он наслаждался тем, что станет потом его чудесными летними воспоминаниями: темные ночи окунаются в звездную пыль, а небо такое ясное и близкое, что, кажется, его можно коснуться рукой.
Мать Паоло могла дать ему только такие каникулы – с тех пор как овдовела, ей приходилось работать горничной в двух отелях Сорренто, и летом у нее совсем не оставалось времени на сына. Ее малыш Паоло заслуживал веселое и беззаботное лето, полное игр и фантазий. Жизнь успеет позаботиться о том, чтобы омрачить его дни, – так же, как омрачила ее. Рак поджелудочной железы забрал у нее мужа, оставив ее в одиночку растить четырехлетнего сына, и теперь все, что она могла ему дать, чтобы не заразить своей меланхолией, – отправить его проводить лето на острове.
Карло, дедушка Паоло, с ранних лет был моряком. Он жил в огромном старом доме, выкрашенном в белый цвет. Дом принадлежал его жене Софии – им по очереди владели уже несколько поколений семьи – и располагался у самого моря, на полпути между Марина-Гранде и историческим центром Капри. Чтобы добраться в город без фуникулера, приходилось двадцать минут подниматься в гору, так что люди наведывались туда редко, но Капри тоже наводнили туристы, заполнили магазины и элегантные отели.
* * *
Иногда по утрам, когда дедушка отправлялся рыбачить, Паоло составлял ему компанию. Какое наслаждение скользить по теплым водам Тирренского моря, любуясь величественными скалами и обрывами и заплывая в какую-нибудь из десятков пещер острова. Туристы ограничивались Голубым гротом и часами торчали на баркасах на самом солнцепеке, чтобы провести там всего-навсего несколько минут, но Паоло знал, что настоящие сокровища скрываются в стороне от известных маршрутов.
– Дедуль, ну давай! Давай сплаваем туда, я там еще не был! – кричал Паоло, сидя на носу лодки и указывая на расщелину в одной из скал.
– Туда? – спрашивал Карло. – Паоло, это же никакой не грот, это просто щель в камне, и все. Скоро начнется прилив. Это небезопасно.
– А вдруг там внутри большая пещера? А, дедуль? Представляешь? И сокровища! Это же настоящее убежище корсаров, туда можно залезть только во время отлива.
– Ох, парень… ну ты и фантазер! – противился Карло, в душе восхищаясь восторженной
