наивностью внука. – Лучше займись футболом, как Марадона, и брось эти фантазии – тебе уже целых десять лет.
Паоло смеялся и качал головой, потому что уже тогда знал, что его призвание не игры в мяч, а наука: исследовать, добираться до сути вещей. Может, именно скалы Амальфитаны пробудили в нем жажду узнать, что за истории кроются за каждым из этих камней. Или, может, тому виной морские прогулки с дедушкой Карло, во время которых он все больше влюблялся не только в Капри, но и в его гроты и тайны. Паоло Иовис довольно рано принял решение стать геологом: когда вырастет, он превратится в одного из самых бесстрашных и известных итальянских путешественников.
И вот теперь, спустя много лет, Паоло находился в удивительном немецком городе Нёрдлинген в составе экспедиции из четырех человек. Группа была разношерстной. Марку Льянесу, самому старшему, минуло сорок, это был каталонец с вечно невозмутимым выражением лица и уже основательным животом. Остальные – это Хельдер Нунес, португальский эксперт по подводной археологии и археометрии, низенький, жилистый и вертлявый, чуть за тридцать; сам Паоло Иовис – итальянец, геолог, а также известный научный фотограф, страсть к фотографии у него естественным образом выросла из основной раб[6] оты. Паоло казался самым молодым – может, за счет никогда не сходившего красивого загара. Он был неутомимым странником, после ранней смерти матери ему не хотелось подолгу оставаться в квартире, полной воспоминаний и ностальгии. И, наконец, весьма упитанный Артуро Дюбах, археолог из Швейцарии, испанец по матери, специалист в области археометрии.
Между собой они обычно общались на испанском, потому что благодаря многочисленным поездкам по Южной Америке он стал для них чем-то вроде лингва франка, хотя все четверо также владели английским.
Ни один из них не был женат – возможно, потому, что образ жизни путешественника не особо способствует стабильным романтическим отношениям. Марк был в разводе. Про Хельдера было лишь известно, что он гей, а Марк для него – идеал. За Паоло закрепилось амплуа неотразимого итальянца и плейбоя. И лишь швейцарец Артуро в этом отношении был человеком пристроенным – в Женеве у него была подруга.
Общее увлечение спелеологией часто сводило четырех друзей вместе, но в Нёрдлинген их привела работа над научным проектом. Там они с ней и познакомились. Ее трудно было не заметить.
Ванда Карсавина.
Современная, свободная, раскрепощенная, любознательная, полиглотка. В компании таких женщин, как Ванда, любой день превращался в незабываемый. Эта высокая светловолосая полька была очень красива какой-то суровой нордической красотой, мягкие линии ее тела буквально зачаровывали, а в небесно-голубых глазах светился ум. Со следующего семестра она начинала читать курс археологии и средневековой истории в университете Фрайбурга, а в те дни как раз заканчивала работу в Stadtmauermuseum – Музее городской стены. Больше всего в Нёрдлингене ее впечатлял кратер вулкана, на котором стоял город. Кратер напоминал рану, оставленную миллионы лет назад упавшим на землю метеоритом.
Марк по привычке – или в силу возраста – взял на себя роль лидера их маленькой группы, когда они гуляли по городу, хотя на самом деле он просто следовал за Вандой, которая была их гидом по Нёрдлингену. Хельдер и Артуро внимательно слушали и делали заметки. Паоло следил за рассказом и фотографировал – его интересовала не идиллическая атмосфера или средневековый характер этого места, а материал, из которого были построены здания. За этим они туда и приехали.
– Значит, метеорит упал… сколько – тринадцать миллионов лет назад? – спросил Марк.
– Скорее, пятнадцать, – ответила Ванда, – но уцелели лишь крохотные осколки.
– Могу себе представить… А планировка города? Ведь он почти идеально круглой формы, как если бы городскую стену возводили ровно по периметру кратера, да и время тут словно остановилось.
Ванда Карсавина улыбнулась.
– Ну, видимо, кратер с периметром в двадцать пять километров показался первопоселенцам вполне подходящим, чтобы осесть. В Нёрдлингене и правда будто попадаешь в Средневековье. Здесь всего двадцать тысяч жителей, и чуть не все они участвуют в средневековом празднике, что проходит в сентябре. Если честно, ради этого я сюда и приехала.
– Ради праздника?
– Нет, – засмеялась она, – чтобы изучать период с двенадцатого по пятнадцатый век. От старого города сохранилось одиннадцать башен, тюрьма и даже пять ворот в стене.
– Ого! – восхитился Марк. – Значит, вас интересует позднее Средневековье. А мы здесь, по правде говоря, по причине, далекой от пятнадцатого века, сеньорита.
– Я знаю, – кивнула Ванда, – вы занимаетесь геологией и археологией, правильно?
– Правильно, – с улыбкой подтвердил Марк. – Нёрдлинген, должно быть, единственное в мире место, где здания построены из алмазов.
– Не совсем так. Это микровкрапления алмазов, – уточнила она.
Дело в том, что на месте падения метеорита образовались горы, порода которых содержала графит. Порода использовалась для строительства стены и городских зданий. Марк с коллегами очутились тут благодаря проекту “Даймонд”, который спонсировал в том числе и авторитетный научно-популярный журнал Science, где публиковался Марк. Им предстояло изучить не только особенности местной геологии, но и зависимость архитектуры и образа жизни “человека разумного” от условий конкретной среды.
Когда Ванда Карсавина закончила экскурсию, они все вместе отправились в заведение, в угоду туристам пародировавшее типичную средневековую таверну. Они миновали церковь Святого Георгия, откуда доносился крик, каждые полчаса неизменно и отчетливо разлетающийся над городом: So G’sell, so! So G’sell, soooo!..[7]
– Что он говорит? – спросил Паоло у Ванды.
– Кто? – удивилась она.
– Этот голос, из башни. Он постоянно кричит.
– А, это. Я уже его и замечать перестала – привыкла. Что-то вроде “Все в порядке, друг, все в порядке”. Эти слова эхом разносятся над городом с десяти утра и до полуночи, еще одна сохранившаяся местная средневековая традиция, будто стражник до сих пор охраняет границы, – весело объяснила она. Было видно, что ей нравится здесь жить.
Когда в таверне мужчины заказали по второму пиву, а Ванда как раз собралась уходить, что-то в разговоре вдруг заставило девушку застыть на месте.
– Вы используете спелеологию как метод эмпирического исследования? Правда? И со средневековыми объектами тоже? – изумленно спросила она.
– Ну да! – откликнулся Артуро. – А вы думали, мы только в древних камнях ковыряемся? Вовсе нет! Человек возвращался жить в пещеры и во времена Римской империи, и в Средневековье – конечно, временно.
– Да, понимаю, – несколько холодно ответила Ванда, словно он усомнился в ее образованности. – Но я имею в виду раскопки в пещерах, которые дали что-то значительное, а не только черепки посуды или парочку средневековых скелетов.
– Совсем уж значительных открытий в пещерах сделано не было, – признался Марк, – но есть крайне интересные случаи. Например, пещера Ройстон в Великобритании, вы о ней слышали?
– Нет, – покачала головой молодая
