шинкарство было тесно связано с арендаторством; арендуя у пана-помещика разные статьи сельского хозяйства: мельницы, молочное хозяйство, фруктовые сады, пастбище, лес, — еврей брал в аренду и панское «право пропинации», винокурения и продажи водки в деревенских шинках, постоялых дворах или корчмах на проезжих дорогах. Эти занятия часто приводили еврея к столкновению с крестьянином, с тем закрепощенным «хлопом», который шел в кабак не от достатка, а от крайней нужды и горя, к чему доводила его тяжелая барщина. Последняя стадия крестьянского обнищания кончалась у дверей кабака, и поэтому естественно являлась мысль, что еврей-шинкарь разоряет крестьянина. Это обвинение против евреев выдвигалось теми панами-крепостниками, которые являлись действительной причиной бедности своих крестьянских рабов и извлекали наибольшие выгоды из своего права пропинации, заарендованного ими евреям. На евреев же шинкарский промысел имел деморализующее влияние. Незавидно было положение арендатора между расточительным паном-самодуром и забитым хлопом. Для помещика арендатор также был слугою, с которым он обращался не лучше, чем с хлопом. За плохое состояние дорог и мостов в имении пан иногда избивал арендатора; глумления над арендатором и его семьей во время панского разгула были не в редкость. В дневнике волынского помещика от 1774 года сохранились такие, например, записи:
«Арендатор Гершко не уплатил мне еще с прошлого срока 91 талер. Я принужден был прибегнуть ко взысканию. По статье контракта, в случае неуплаты, я имею право его с женой и детьми держать в тюрьме сколько мне угодно, пока он не уплатит долга. Я приказал его заковать и запереть в хлеву со свиньями, но жену и бахуров оставил в корчме; только младшего сына Лейзя взял на мызу и приказал учить его катехизису и молитвам (католическим)» ...
Мальчика насильно заставляли делать крестное знамение и есть свинину. Только приезд из Бердичева евреев, уплативших за разорившегося арендатора, спас отца от заточения, а сына от насильственного крещения.
Что гнало еврейскую массу в этот промысел арендаторства и сельского шинкарства? Составляя одну восьмую часть населения Польши, евреи, как указано выше, давали половину всего числа ремесленников в государстве и три четверти посредников по вывозной торговле. Но все эти занятия, очевидно, были недостаточны как источники пропитания. И в Польше, как на Западе, цехи и гильдии не принимали евреев-ремесленников и купцов в свои организации и тем крайне суживали сферу их деятельности. От христианской буржуазии, представленной в городском самоуправлении, зависело в большинстве городов — давать или не давать своим конкурентам-евреям право на торговлю и ремесла. Сеймовая конституция 1768 года, отдавшая экономическую деятельность евреев в городах под контроль магистратов, немало содействовала тому, что вытесняемые из городских промыслов евреи загонялись в область сельской аренды и шинкарства. Сокращая городские заработки евреев, закон вместе с тем увеличивал их податное обложение. Сеймовая конституция 1775 года, изданная после первого раздела Польши, увеличила сумму поголовной подати с евреев (вместо двух три злотых с души обоего пола, начиная с новорожденных). Вместе с тем она сделала попытку нормировки еврейских браков, хотя и не по жестокому западному образцу; раввинам запрещалось допускать к женитьбе тех, которые не занимаются дозволенными законом ремеслом, торговлею, земледелием или службой и не могут указать источников для пропитания. Последний закон, впрочем, никогда не применялся на практике.
Старая Польша не имела особой «черты оседлости» для евреев; им запрещалось только жить в некоторых «привилегированных» городах. В числе этих запретных мест была столица Варшава. Евреям там издавна запрещалось постоянное жительство; дозволялось приезжать только во время сессий сеймов, к которым приурочивались и ярмарки, для производства торговли. Сеймовая конституция 1768 года подтвердила этот «старый обычай» временного допущения евреев в Варшаву, мотивируя это «общею пользою и ослаблением дороговизны товаров», которая всегда была следствием отсутствия еврейской конкуренции. В столице установился такой порядок: за две недели до открытия сейма коронный маршал, игравший роль градоначальника, велел объявлять по городу трубными звуками, что приезжим евреям разрешается заниматься торговлей и ремеслами, а через две недели по окончании сеймовой сессии такими же трубными звуками давали знать, что евреям пора убраться из города; тех, которые медлили отъездом, выгоняли при помощи полиции. Однако изгоняемые на другой день снова возвращались в город как вновь прибывшие, под разными предлогами, и жили там по нескольку недель, задабривая маршалковских надзирателей взятками. Тогда коронный маршал Любомирский установил для приезжих евреев систему билетов на право пятидневного пребывания в столице, с оплатою каждого билета по серебряному грошу; без такого билета еврей не смел показываться на улице. И вскоре оказалось, что побилетный сбор приносил ежегодно в маршалковскую кассу около 200 000 злотых. Видя возможность поживиться на счет еврейского бесправия, некоторые польские сановники, владевшие целыми кварталами в Варшаве, разрешали евреям жить в своих владениях за определенную дань. Так образовался целый поселок, известный под именем Новый Иерусалим; образовалась даже община с «синдиком» во главе. Варшавские мещане-христиане завопили: они потребовали точного исполнения закона, запрещающего евреям постоянное жительство в городе. Любомирский принял строгие меры против евреев, не обращая внимания на протест домовладельцев-сановников и даже на заступничество короля: 22 января 1775 г. евреев изгнали из Варшавы, их квартиры в Новом Иерусалиме разорили, а все их товары отвезли в цейхгауз и в кадетские казармы и там распродавали. Это был сильный удар для многочисленного еврейского купечества, оказавшегося отрезанным от политического и коммерческого центра страны. Приходилось опять довольствоваться временными приездами, на короткий срок сеймовых сессий; но с течением времени прежний обход закона возобновился. В 1784 г. администрация, по жалобе магистрата, снова принялась очищать Варшаву от евреев. Положение изменилось с конца 1788 г., когда началась сессия Четырехлетнего сейма. Евреи сообразили, что коль скоро сессия сейма непрерывна, то и их право жительства в столице не ограничено сроком. И вот в Варшаве скопилось еврейское население в несколько тысяч душ, занявшее место в центре города. Это навлекло на пришельцев гнев мещан и магистрата и привело к кровавому столкновению (1790).
Так боролись закон и жизнь; жизнь превращала закон, противоречивший ее требованиям, в фикцию; но закон мстил ей моментальными ударами. Клином вошел миллион евреев в восьмимиллионную польскую массу — и нельзя было его вышибить, после того как он в течение ряда столетий служил скрепой для народа дворян и крестьян, заняв первоначально пустое место торгово-промышленного класса. Теперь его вышибал другой клин — христианский буржуазный элемент, но не мог его одолеть. Слишком срослось уже еврейство с хозяйственным организмом Польши, оставаясь чуждым элементом в национальном и духовном отношениях. Здесь таится трагизм еврейской проблемы в
