не юморист,
Подав главой своей отказ,
Меня на части разрубил.
И я сорвался, побежал,
В деревню противу дворцу,
Ботинки в попыхах терял
И думал, что не добегу.
Вот кончилась верста, за ней другая,
И вспомнил вдруг — коня забыл!
Но воротиться сейчас поздно; каясь,
Молил, молился, оспаривал молвы.
Верха домов уже виднелись,
И слышен был ропот людей,
Они, увидев, удивились,
С холма на них бежал кощей.
И добежал, прильнул к забору,
Цеплял руками звонаря,
И полумёртвым, диким словом
Единственно я вопрошал:
“Боярка где? Кому звонишь?”
Он же растерянно сказать:
“Бояр не знаю и не вижу,
А что же? Вы гонец Царя?
Он здесь? Иль кто-то бы из ближних?”
“Никто, один, боярка где?”
Из пастырей или из здешних
Мне бас сказал, из Ига вежды:
“Да там, где пост старца стоит”.
В надежде туда побежал,
А тут уж собрана толпа.
Ах, так ли черни интересна
Дворянка, родом от Петра?
Толкал людей, теснился внутрь,
Мне надо посмотреть её,
Ведь, может, это просто шутка,
И зря теперь с ума схожу?
К тому же, мало ли дворянок
Топиться в речке бы могли?
Считав в “Онегине” триаду
Камнем пустились б в эти воды.
А люди давят не нарочно,
Горазды воздух забирать
И проходить чем дальше — дольше,
Тем легче воздух потерять.
Вдруг баба крикнула: “Ой, Боже,
А молода совсем была!”.
В другом конце возглас похожий:
“За что её забрал ты, Боже,
Уж виновато в чём дитя?”.
Тучи сгустились; что такое,
Неужто точно, не в бреду,
Я слышу имя роковое:
Мария спрыгнула в реку.
И гром, и молнии стреляли,
И ветер бил мне по лицу,
Я слышал, как люди стонали,
С чего ж я был такой слепой?
А не сказал бы и не злился,
И не ушла бы за поля,
И мысли не было б убиться,
Мария, извини меня!
Но вот уже почти дошёл
До милой Машеньки моей.
Отходят люди, вижу… боже…
Мёртвый телёнок, крест на ней.
Я в ступор впал. Что се такое?
А старец рядом говорил:
“Боярка, бедная, на что же
Ты нас оставила, людей?
Ведь Бурка уж стара, других родить не сможет,
И больше нет у нас коров и лошадей.
О горе, горе! Чем питать народ мы сможем?”
…Да как же… друг…он обманул
Меня… да только вот за что?
Так дерзко, словно какой плут,
Какое оправданье он нашёл?
Ну что ж, поверил, убежал,
Семью потами обливался,
Чтобы прийти туда и знать,
Что для коровы я напрягся,
А что ему с того? Зачем?
Никак я се не понимаю,
Да и за что? Да как он смел?
Смеялся, брата всласть пугая?
А что теперь? Уж он стоит?
Иль убежать он смог далёко?
Да он же Богом себя мнит,
Тогда ему одна дорога
На крест. Но почему его там нет?
Кто будет за грехи страдать?
О он не Бог. Не в этом мире.
Но за грех будет отвечать.
С заумным видом слово вставит,
Какое слово? Мне в укор!
Глупцом почувствовать заставит,
Однако глупый только он.
Ох, эти мысли, бури, вихри,
Сейчас мне стыдно наконец,
Что он мне долго был светилом,
А я был раб его идей.
Но всё не так, и с первой встречи
То было видно для меня,
И только жмуря лишь глаза
В темной среде у раболепия,
Не замечал совсем я вежды1,
И только что о нём узнал.
О, близиться сей страшный миг,
Когда восстанет раб безмолвный
И тучи кровью озарит,
Предаст он ею всё на воле!
А что же друг? Что он ответит?
Мои слова выше небес!
И пусть он в Бога и не верит,
Но он со мною всегда есть.
Во взгляде каждом, в слове ёмком,
В чертах лица, в движеньях бойких,
Узнал бы люд о житье стройном —
На крест полез бы, снова, снова…
Где нимб мой и где свет великий?
Двенадцати не вижу слуг,
А впрочем… сперва путь неблизкий
Пройти мне надо, старый друг.
И пистолет мой серебристый
Свершить поможет Строгий Суд.
И лишь тогда я, небом ссыльный,
Обратно к небу вознесусь!
Я не один там буду, нет,
Со мной Марина вознесется,
И в страсти огненной завет
Над миром эхом разнесётся:
Ничто не правда! Всё позор!
И нету рабского веленья,
До коль народ иль мой террор
Трактуют Божьи изъявленья!
Я знаю правду, я — пророк,
Господь со мною говорил,
А, значит, мысли мои вслух
Он, равно мне, благословил!
Так вот внимайте же мне, люди,
Словам моим уподобляйтесь,
Тогда возможен вновь пророк,
Средь быдла сможет повстречаться.
Вот вам закон простой: живите,
До коли хватит сил вам жить,
А коль умрёте, так умрите,
Не заставляйте близких выть!
Или ещё: вы прежде чувства
Должны оставить на конец,
Тогда лишь только они льются,
Когда в покой иль под венец.
Мужей не смейте упрекать
В их невозможности любить.
Сего заместо любовь дайте,
А позже он вам сотворит
Великое веселье, горе,
Тогда любить он вас решит,
Когда вы умереть готовы…
Хотя, он вам не разрешит
Так умирать по его воле.
Уж где земля? Несусь в дворец,
Кормимый сам собою ныне.
Ворвался я б туда, но нет,
Покои он свои покинул.
