видно плохо, места для поцелуев же, а биноклей в раздевалке не выдавали, не театр. Впрочем, ни посмотреть, ни послушать мне особо не удалось, минут через сорок меня, без Сашка, дернули из зала. Инструктаж в особом отделе. Прошло всё как в песне Высоцкого, — «Говорил со мной, как с братом про коварный зарубеж, про поездку к демократам в польский город Будапешт». Короче, не блудить, не бухать, быть осторожным в словах и так далее. Возвращаться на конференцию после инструтажа не хотелось. Иду в столовку местную и вижу там своего директора.
— Ты почему не на конференции? — прожёвывая кусок котлеты, спросил Олег Павлович.
— Вызвали в особый отдел на инструктаж, прямо из зала, — говорю я, и иду к раздаче.
Там мне выделяют комплексный обед, поверив на слово, что я делегат. А я делегат? Никто меня вроде не избирал. Беру поднос и иду за столик Олег Палыча, уже пообедавшего и ждущего меня.
— Что ты не поделили с Пашей? — спросил директор, откидываясь на спинку стула, от чего стандартное изделие недовольно скрипнуло.
— Вы аккуратнее со спинкой, а то упадёте, — искренне посоветовал я. — А Паша, я думаю, обиделся, что его задвинули.
— Что есть, то есть. Вот засранец! Даже не сказал тебе, что ты делегат конференции годовой! Я сам сегодня утром узнал, что ты не в курсе, — сказал директор и добавил. — А котенка зачем притащил? Знаешь же, запрет в школе для собак и кошек я ввёл. Одному разреши, так все захотят.
— Да это Ленка нашла его, я отдал его Елизавете Андреевне, да она обратно принесла. Говорит, муж — аллергик. Куда бы его деть? — смотрю с надеждой на старшего товарища.
— Не, не! На меня не смотри, твоя головная боль, думай. И с Леной этой поосторожней — у неё родители из органов. Так бы давно её выгнал, взбалмошная особа, столько кляуз на неё, там и про тебя есть, мол, вы любовники, — тыкнул в меня пальцем Олег Павлович.
— Врут! Я ум ещё не пропил! — возмущаюсь, надеясь что внешне искренне, я.
— Верю, я так и думал. Теперь по поездке. Ты на каникулах дома, я так понял?
— Ещё не брал билет, — сознался я.
— Неважно. Сбор в Москве десятого января, а вылет в Венгрию тринадцатого в воскресенье. Сама поездка займет неделю, и двадцатого — обратно. Билеты в Красноярск тебе уже взяли на двадцать первое января, а вот билет туда сам возьми, мы тебе оплатим, — даёт указание директор. — Ещё посмотришь пару венгерских фильмов.
— А что за фильмы? — стало интересно мне.
— Один комедия, сейчас, — директор полез за бумажкой. — «Свидетель», режиссер Петер Бачо, он, кстати, будет на вашем фестивале, второй — про любовь, «Вера Анги» название.
— С удовольствием посмотрю!
— Но и это не главное. Ты, может быть, слышал о контрреволюционном мятеже в Венгрии в пятьдесят шестом году? — спросил директор.
У меня аж котлета чуть изо рта не выпала. Точно! Восстание, которое наши подавили, причём жестко. Вот меня чем смущала поездка в Венгрию.
— Да слышал краем уха про их восстание.
— Тьфу! Это контрреволюционный мятеж, только так и называй! Никаких восстаний! Ты ещё революция скажи! — раздухарился начальник.
Дальше, пока я ел, мне было рассказано как вести себя за рубежом, что можно покупать, что нет, на какие темы говорить не надо, а на какие говорить что-то конкретное. Я уже допил компот, да и знал все, что он говорил, но, молча, слушал. Под конец не утерпел и спросил:
— Олег Павлович, а куда всё-таки нас отправят? Где фестиваль этот или съезд будет?
— Если ты про Москву, то санаторий в Долгопрудном вас ждёт, а если про Венгрию — то Будапешт, — не стал скрывать директор.
Поев, я вернулся в зал, правда, к своему месту не полез, сел на свободное, с краю. В речах и докладах наметился перерыв, все отправились в столовую, а меня заловила Женька. Её жених хоть и скорчил недовольную рожу, однако не протестовал.
«Подкаблучник», — решил я.
— Толя, ты извини, что не приехала к тебе в больницу, да и вообще — не знала, я, что ты заболел, решила, что побрезговал мной, — взяла меня за руку девушка.
— Парни же сказали тебе на ДНД? Или нет? — спросил я.
— Не сразу, не в ближайшее дежурство, но сказали, я не поверила, да и, в любом случае — нет у нас будущего, тебе девушка твоих лет нужна, или младше.
— Ну, лады! Успехов тебе, — осторожно вынимаю свою кисть из её ладошки.
— Погоди! Просьба у меня к тебе есть! — тормозит меня Женя.
— Чем могу, — развожу руками я.
— Помнишь боксёра, что ко мне клеился?
— Ну, — вспоминаю нагловатого парня я. — Был такой, в финале я у него выигрывал, полы потом ещё у вас мыл.
— Вот, он как узнал, что мы с тобой уже не дружим, стал моего Толю прессовать. Помоги? — изложила суть просьбы она.
— Жень, не дело это, у тебя свой мужчина есть, а ты ко мне с просьбой такой, — пытаюсь объяснить я. — Надо сделать по другому…
— Так и знала! — злится Женька и перебивает меня. — Какие вы, малолетки, обидчивые!
— Не перебивай! Что за манеры? Раз взрослой, тем более, себя считаешь! — спокойно продолжаю я. — Сделать надо так. Пусть твой Толик подойдёт к этому недоделанному мачо…
— К кому? Что за мачо? — бурчит девушка.
— К боксёру этому и скажет, если он хочет использовать навыки, которыми он в СДЮШОР овладел, то можно и к тренеру сходить, и поговорить на эту тему. Ты же разговор помнишь мой с ним? Он чего испугался? Почему отстал? Погонят его из школы за драки, он сам признался, что есть у него одно предупреждение уже!
— Да ну, стучать ещё, — фыркает Женька.
— И это мне делегат краевой конференции ВЛКСМ говорит? Что значит стучать? Отелло твой поступает некрасиво, мне он вообще толпой друзей угрожал, думаю и твоему парню тоже. Уверен, его товарищи по школе будут удивлены такой постановкой вопроса. Если он не отступит, повторяю, если вдруг не отступит, то можешь на меня сослаться, но это плохой вариант, ты так своего мужчину обидишь.
— А вообще да, ссыканёт он, помню, очень боялся огласки в своей спортивной школе, — вспомнила Женька и, поцеловав меня в щёку, умчалась к своему жениху.
Ой, дура! Зачем она парня злит своего, целуя меня? Ну, сейчас он промолчит, зато потом вспомнит. Хрен с ней, решаю я и собираюсь свалить домой. Неохота мне сидеть в зале ещё часа четыре, чё я там не слышал?
— Анатолий Штыба? Я
