правда, она и так дорого вышла мне, в семь чеков. Бейбут, проводив на родину Карлыгаш, орлом высматривал девушек, заглядываясь даже на третий курс. Девушки, впрочем, ему взаимностью не отвечали, мал очень размерами, да ещё и задирист. Девушки любят высоких, сильных и романтичных. Пока, по крайней мере. Но скоро уже станут любить богатых. На меня же внимание обращали, сказалась моя сегодняшняя поздравительная речь и модный прикид. Круче меня одет только Аркаша. В сполохах цветомузыки моей физиономии можно было даже сразу не испугаться. Но шансов им на блуд со мной не давала Света. А сначала по причине «этих дней» она не давала мне, причем всю неделю, зато сегодня комната в моём распоряжении, а в Светке уже полбутылки шампусика. С деньгами у меня сейчас очень хорошо, больше тысячи, только батя за чеки восемьсот отдал, да было семьсот, итого, после сегодняшней стипухи, у меня круглая сумма в полторы тысячи рублей! Жаль, я малолетка, и должен жить в общаге, а так бы квартиру снял.
— Толик, а что во мне тебе больше всего нравиться? — неожиданно спросила девушка утром девятого марта.
— С чего ты решила, что ты мне нравишься? — попытался съехать с разговора я.
— Ты во сне моё имя говорил, — призналась Света.
— Что ещё я говорил? — напрягся я.
— Бормотал какие-то фамилии, я не разобрала, — пожала голыми плечиками девушка.
— Мне в тебе всё нравится. Давай лучше поедем, развлечёмся куда-нибудь? — предложил я.
С развлечениями в советском Красноярске было не очень, но поход в кинотеатр «Луч» и кафе «Рига» нас развлёк.
Всё воскресенье я занимался парково-хозяйственными делами. Вымыл в комнате всё что смог, разгрёб сугроб около окна, я и не думал что тут такие снежные зимы, а у нас ещё и ветреная сторона, поэтому сугробы почти закрывают окна. Бейбуту тоже было скучно, и он очистил снег у всех окон, потом пришёл и наследил мокрыми ногами на чистом полу, пришлось и его отправлять мыться.
Утро одиннадцатого марта было обычным. Понедельник — день тяжёлый, и я бужу соседа, попутно разминаясь. После туалета и умывания включаю приёмник от нечего делать. И слышу торжественно печальный голос диктора:
— Советский народ понёс большую утрату. На семьдесят четвертом году ушёл из жизни генеральный секретарь ЦК КПСС Константин Устинович Черненко… С одиннадцатого по тринадцатого марта объявлен траур…
— Молодой ведь ещё! — вслух сказал я.
— Наверное, награждения сегодняшнее отменят, — сказал Бейбут.
— Сам же слышал, траур, но наградят потом.
— Зря я вчера помылся, — вздохнул черствый циник, которого смерть Черненко не тронула.
Привыкли. Вот когда Брежнев умер, я видел, как люди плакали и переживали, чтобы войны не было.
— Значит, уже сегодня генеральным секретарём станет дядя Светки — Михаил Сергеевич Горбачёв, — добавил вслух больше для себя, чем для соседа я.
— Да ладно! А ты откуда знаешь? — вперился взором в меня Бейбут.
— Больше некому. Здравствуй «ускорение» и «антиалкогольная компания», а там и до «перестройки» рукой подать, — бормочу с горечью я.
