Ты что-то забыл и вернулся домой, а жена на корточках глодает вынутую из мусорки кость. Ты вскочил не на тот трамвай, расплатился и лишь тогда заметил, что трамвай этот обруливает машины. Ты пришёл обследоваться в новую оптику, а окулист вместо буковок и колечек просит всматриваться в скрученные подозрительные значки.
Не нужно даже ничего выдумывать. Треснувшее зеркало в собственной ванной, ярко освещённый автобус у ночной остановки, зацепившийся за клён красный шар... Где-то внутри, в самом древнем отделе мозга, ты вдруг понимаешь, что ни в коем случае нельзя проводить по этой трещине пальцем, что нельзя садиться в этот автобус, что не надо смотреть на этот шар. Иначе окажется, что мир не тот, за кого себя выдаёт.
А если провёл, если зашёл, если взглянул — будь уверен, ты потревожил жентмунов. И они хотят выведать, что ты знаешь о них. Жентмуны — это наше искажённое отражение, те ходы, которые мы не совершили, но которые остались существовать как принципиальная возможность иного. Поэтому жентмуны ощущают голод потерянности, болезненное желание узнать, кто ты и зачем. Жентмун — это то, что осталось за так и не открытой дверью, это несделанный шаг и пропущенный поворот. Эти потенциальности не исчезают бесследно, а ждут на окраине жизни и врываются в неё вместе с совершённой ошибкой. Тот школьник попал в не предназначавшийся ему туалет. Я же не нашёл каптёрку и заглянул на кухне в холодный шкаф. Звено вложилось в звено, и я оказался на поводке у жентмунов.
Они не могли отпустить меня.
Как-то раз мы с коллегами решили выпить после работы. Мы долго шатались по улицам, надеясь найти свободную забегаловку. Наконец в одном переулке обнаружилась вполне приличная наливайка. Мы уселись за столик, выпили по кружке и потонули в беседе, пока я не заметил, что остальные посетители допивали пиво непременно задрав голову. Делали они это с удовольствием, обливаясь пенным остатком, а потом хряскали кружкой об стол. Ни у кого из мужчин не было кадыка — горла их оставались недвижны, под ними ничего не дёргалось и не ходило, словно внутри посетители были пустыми и только делали вид, что пьют.
Друзья ничего не заметили. А я ничего не сказал.
Я вообще никому ничего не рассказывал.
Жентмуны брали не каким-то ужасом, а распирали желанием высказаться, тайным зудом внизу живота, словно переполнился словесный пузырь и его требуется опорожнить. И жентмуны подзуживали, намекали, умоляли обмолвиться. Они будто знали, что ты знаешь, и хотели, чтобы ты в этом признался. Они счастливы от того, что ты притворяешься, и чем больше ты хитришь, тем больше они хотят заполучить тебя. И рано или поздно ты сдаёшься перед непреодолимым желанием РАССКАЗАТЬ.
По счастью, у меня родился ребёнок. Я надолго позабыл о жентмунах, и наверное поэтому, прогуливаясь по парку, решил заглянуть в тир к Чирику. Я понимал, что тем самым нарушаю заповедь «не расскажи», но небо было таким безоблачным, а из коляски так радостно погуливал сын, что на мгновение я перестал бояться. Ведь жентмуны никогда не
