class="p1">— Но…
Лаголев механически опустил купюры в чужую ладонь.
— Ты уберись пока здесь, — сказал Левончик.
Он спрятал выручку в карман халата и в два приема развернул тележку. Колеса загромыхали по бетону.
— Но он придет? — крикнул Лаголев в худую спину.
— Конечно, придет! — отозвался Левончик. — Он шашлык кушает!
Лаголев, вздохнув, вооружился щеткой. Минут десять выскребал сор, листья, стрелки вялого лука из-под оставшихся лотков, из зазоров, подобрал половинку раздавленного абрикоса и выбросил в урну.
Под потолком зажгли лампы. Рынок пустел. Исчез Рахматулла, пропала дородная женщина, торговавшая с ним по соседству фермерским картофелем. Люди выходили в двери.
Лаголев снял халат и, сложив, убрал его под стол. Все. Он покрутил головой, выглядывая Кярима Ахметовича.
— Зак-ириваемся, уважаемый, — сообщил ему парень в тюбетейке.
— Да, я знаю, — кивнул Лаголев, — я жду.
— Все уже, ворот зак-ириваем, — сказал парень.
— Что? — не понял Лаголев.
Собеседник показал руками — свел вместе, сцепил пальцы.
— Зак-ириваемся. Рынок.
— Но я…
— Нет-нет-нет, — закачал головой парень. — Стой. Сейчас. Нодир! — крикнул он, как, наверное, кричат в горах или в степи. — Нодир, иди!
И добавил что-то на незнакомом Лаголеву языке, отзвуки которого заметались под сводом.
Из каморки при входе выглянул человек в черной форме охранника с кружкой в руке и что-то недовольно спросил.
Лаголев снова не разобрал. Тарабарщина.
— Нодир, — парень указал на Лаголева. — Он!
Нодир спрятал кружку в каморке и вразвалочку, чуть косолапя, пошел между столами. Выглядел он старшим братом парня в тюбетейке, такой же смуглый и скуластый, такой же плосколицый, с тем же узким разрезом глаз.
— Домой иди! — крикнул он Лаголеву еще за метр.
— Я не могу, — сказал Лаголев. — Я жду хозяина.
— Нет хозяина, — оглянувшись, сказал Нодир.
— Он придет.
Охранник нахмурился и обменялся с парнем в тюбетейке короткими фразами. В руке его появилась снятая с пояса дубинка.
— Туда иди! — показал он дубинкой на двери. — Там жди. Здесь нельзя.
— Зак-иривается.
— Мне деньги должны, — упавшим голосом произнес Лаголев.
Нодир пристукнул каблуком.
— Там ищи!
Конец дубинки, покачиваясь, все так же смотрел на двери.
— Спасибо, — сказал Лаголев и пошел прочь.
Хотя зачем «спасибо»? Кому «спасибо»? — вертелось у него в голове. «Спасибо», что дубинкой не ударили?
Нодир проводил его до выхода, даже похлопал по плечу. Вечер дохнул холодом. Створки закрылись у Лаголева за спиной. Он встал на широких ступенях, глядя на асфальт, на каркас автобусной остановки, освещенный уличным фонарем, на пятна луж.
В кустах, застряв, шелестел обрывок плаката.
Все это подмечалось как-то исподволь, ненужными, лезущими в глаза деталями, растрепанным фоном для внутренней, звенящей пустоты. Подумалось: как так? Я же рассчитывал. Я, в конце концов, человек. Так это оставлять нельзя.
Осознавая, насколько близок он к безобразной истерике, Лаголев пошел в обход рынка к заднему двору. Ребро ладони так и пробовало на прочность прутья ограды. Рукой, рукой, ногой. Пум, пум, бам!
— Это же моя зарплата, — вслух зашептал Лаголев, не замечая рыдающих ноток в голосе. — Я на него два месяца… Не было в тот раз, я понимаю, деньги в товаре, товар в дороге, можно войти в положение. Но сейчас?
Он мотнул головой и зашагал быстрее. Мутная, темная волна поднималась в душе. Горечь сжимала пальцы. Теперь уже костяшками в железо — пум. Больно. Но все равно, вызовом, — пум! Еще бы топор!
Ворота, через которые заезжали на задний двор грузовики, были не заперты, только сдвинуты вместе. Лаголев протиснулся между створками и мимо прицепов и фургонов направился к палатке с мангалом, лавками и белым столом. Человек пять там гортанно переговаривались, смеялись. Мангал сыпал искрами. Запах шашлыка набивался в ноздри.
— Здравствуйте, — подошел Лаголев.
Сразу стало тихо. Блики огня пятнали носатые, настороженные лица.
— Э, ты кто? — спросил кто-то.
— Мне Кярима Ахметовича, — сказал Лаголев.
— Кого?
— Кярима Ахметовича.
Сидящие переглянулись.
— Нет такого.
— Он мне денег должен.
— Не знаем, — качнулась кудлатая голова. — Хочешь шашлык?
К Лаголеву просунулась рука с одноразовой бумажной тарелкой. На тарелке дымился только что снятый с шампура кусок мяса.
— Вкусный.
Внутри у Лаголева все затряслось от злости. Сволочи! Выгораживают своего! Всегда и всюду, несмотря на вину. А если тот вор, убийца? На миг подумалось: выбить тарелку, полезть в драку, вымещая отчаяние в порыв. Изобьют? Скорее всего. Но так даже лучше. Тело придет в равновесие с душой. Больная душа, больное тело.
Не решился.
— Мне бы Кярима Ахметовича, — повторил Лаголев.
— Э! — встала с лавки фигура, взмахнула рукой. — Иди отсюда! Нет здесь его!
— А где он?
— Не было здесь!
Лаголев сник. Что делать дальше, он не представлял. Кто-то так и держал перед ним тарелку с шашлыком.
— Спасибо, — сказал Лаголев.
Он взял тарелку и пошел обратно к воротам. За спиной снова заговорили о своем. Мясо пахло. Лаголев вспомнил, что не ел с утра. Яичницу из двух яиц серьезным завтраком не назовешь. Тем более, без хлеба. Сын-то хлеб с маслом по ночам в одно горло наворачивает. Растет.
Рот вдруг оказался полон слюны. Лаголев жадно запихнул шашлык в рот, и всю дорогу до дома жевал его, размалывая зубами на волоконца. Кярима Ахметовича можно достать и завтра, решил он. Нет, послезавтра. Завтра — выходной. Досадно, что он Натке зарплату анонсировал. Хотели по такому случаю по магазинам прошвырнуться, те же кроссовки оболтусу купить. Теперь-то, конечно, вряд ли.
Но на кредит и рассрочку хватит. Натка разозлится, как пить дать. В последнее время у них вообще не ладится. Она — в кровати, он — на кресле. Семейная жизнь!
А так как бы вместе.
Настроение, чуть приподнятое шашлыком, с последним жевком покатилось вниз. У мусорных контейнеров на Лаголева еще свалилась какая-то баклажка с дрянью, которую неведомые засранцы поставили прямо на выгнутую контейнерную крышку. Стоило ему запнуться, и баклажка слетела, а дрянь обрызгала джинсы. Лаголев едва не зарычал. С минуту он корчился в темноте, принюхиваясь, моча, не моча, оттирая о траву разношенные, худые ботинки. В череде случившихся с ним за день неприятностей, эта казалась вишенкой на торте. Бывает же: торт из дерьма и — вишенка.
Радуйся!
Только уже у подъезда Лаголев понял, что с вишенкой обознался. Вишенкой была компания из трех хмурых личностей, которая перехватила его у скамейки.
— Тихо, дядя! — просипел один, видимый в половину испитого лица, подтягивая его к себе.
Второй кольнул Лаголева острым в солнечное сплетение, чтобы не думал рыпнуться. Ловкие руки третьего охлопали куртку и выловили мелочь из джинсового кармана. Ключи пожалели, автобусный билет выкинули.
Весь процесс грабежа занял не более трех секунд.
— И это все?
Мелочь на ладони
