Ознакомительная версия. Доступно 9 страниц из 45
Каким-то неисповедимым путем, получив подтверждение моих интуитивных озарений, я смог отказаться от поисков собственной идентичности в Аушвице. Чудовищное стерильное место, где смерть была поставлена на поток, утратило надо мной власть.
Эльза перестала быть загадочным, сверхъестественным существом и снова превратилась в женщину, рожденную от союза мужчины и другой женщины, а ее столь необходимую мне историю я мог найти в развалинах Лодзи, Дортмунда и Кёльна или в Уичито-Фолсе. Моя мать больше не была «депортированной» женщиной, все действия которой предопределяли два года невыразимых страданий. Я мог и все еще могу любить Эльзу, оставив позади наши ночные кошмары, наплевав на место «святой мученицы», которое отвела ей семья. Для меня она остается просто моей мамой.
I
Элен и Виолетта
Париж, февраль 1995-го
Всё вокруг меня снова разлетелось вдребезги.
Рут прислала из Кёльна брошюру, добытую окольными путями. Изданная в Бельгии, она была посвящена легендарной Мале Циметбаум, узнице концлагеря Биркенау.
Малю депортировали из Бельгии и очень скоро назначили лауферкой — посыльной, а чуть позже сделали переводчицей. По многочисленным свидетельствам очевидцев, личностью она была исключительной, одной из тех фигур, которые навсегда остаются в памяти знавших ее людей. В качестве переводчицы она пользовалась целым рядом послаблений и старалась помочь как можно большему числу заключенных, причем не только бельгийкам. Лишний кусок хлеба, перевод в команду, где работа полегче, пара обуви по размеру, просто улыбка или сочувственное слово, произнесенное в нужный момент, многим помогли не сдаться, и они выжили.
Маля и Эдек Галинский, рабочий слесарной мастерской в мужском лагере, полюбили друг друга. Спустя два года — 24 июня 1944-го — они совершили побег, подготовленный Эдеком при содействии друзей из мастерской. Нацисты устроили облаву и через несколько недель поймали беглецов. Во время «церемонии» повешения, когда Маля была уже на помосте и читали приговор, она перерезала себе вены бритвой, которую сумела пронести на эшафот. Но ей не дали умереть, — подбежавший рапортфюрер[17] Таубер вырвал у нее лезвие, а она ударила его по лицу окровавленной рукой. Потом эсэсовцы потащили Малю к крематорию, пиная ее ногами. Она умерла на пороге газовой камеры, на глазах у всего женского лагеря. Подобные казни носили показательный характер, нацисты хотели, чтобы все знали: никто не может сбежать от них! — так что заключенные, которых согнали на плац, стали свидетелями предсмертного бунта Мали.
Книга была составлена по воспоминаниям и свидетельствам немногочисленных выживших узниц. Одна из них, Элен, описала прибытие в Аушвиц и свою встречу с молоденькой девушкой — «чистенькой, в платочке на голове и аккуратно зашнурованных ботинках». Звали ее Эльза Миллер. Это была ты, моя мать. Именно ты отвела ее в сторонку, сказав: «Будешь играть в нашем оркестре…»
Я познакомился с Элен в 1961 году, когда мы с мамой навещали ее в Хасселте. Помню, что Даниэль, дочь Элен, играла нам на пианино Прелюдию до мажор Баха, составляющую гармоническую основу Аве Марии Гуно[18].
Несколько печатных строчек опрокинули шаткое равновесие моего духа вместе с чувством, что эта часть твоей жизни надежно укрыта на чердаке моей.
Слова Элен значили для меня гораздо больше нечленораздельного бормотания родственников, которое я выслушивал в течение тридцати лет, прошедших после твоей смерти. Всякий раз, когда кто-то заговаривал о маме, я чувствовал себя обворованным, воспоминания же Элен были тем ценнее, что она не «присваивала» Эльзу. Прочитав слово «чистенькая», я словно наяву увидел, как мама утром собирается на работу, красится, одевается. Она и правда напоминала маленькую храбрую козочку, каждый день выходящую на бой с волками, чтобы спасти свою жизнь. Благодаря тонкой книжице живший в моей памяти образ Эльзы стал конкретным и точным.
Связаться с Элен было очень просто — через издателей, — но я едва не испортил все дело, дав посредникам не личный, а рабочий телефон… как будто не хотел, чтобы она мне позвонила.
Я едва справляюсь с потоком образов: часовые на вышках, колючая проволока под током, бараки (вид сверху), похожие на кубики гигантского лего. Кортеж теней в полосатой униформе в лагерном аду, ты в карантинном «загоне», коротенькие волосы убраны под платок. Пробудившийся кошмар обретает плоть. Кошмар, пережитый тобой и Элен.
Между тем я впервые нашел человека, жившего рядом с тобой два страшных года и любившего тебя.
Я говорю с Элен по телефону и терзаюсь противоречивыми мыслями. Будет ли для нее мучительно вспоминать тебя? Сможет ли она описать украденный у тебя кусок жизни, твои тогдашние чувства и события, которые ты не смогла, не сумела или не захотела разделить со мной? А вдруг это причинит Элен слишком сильное страдание?
Деликатность деликатностью, но я должен, должен, должен рассказать историю вашей группы, чтобы она не потерялась во времени! Потрясающая история женского оркестра Биркенау не дает мне покоя. Нужно встретиться с Элен и рассказать всем. Желания накладываются друг на друга и сливаются в одно. Захочет ли она поделиться со мной твоими секретами? Теми самыми, к которым мне запрещали приближаться, пока ты была жива. Разве моя просьба нарушить табу не есть моральное насилие?
Чудеса красноречия не понадобились: просьба показалась Элен совершенно естественной, и она послала меня в Париж, к Виолетте Зильберштейн, сказав, что та тоже играла в оркестре, а память у нее просто замечательная.
Вспоминая наши первые контакты, понимаю, как сильно похож на мать. Объяснение предоставил более чем витиеватое: меня в первую очередь интересует жизнь мамы в лагере (и это еще слабо сказано!), но, кроме того, я задумал проект небывалой сложности — рассказать историю сорока пяти женщин, игравших в оркестре. Ты была одной из них, из числа самых незаметных… Повзрослею ли я однажды настолько, чтобы искать именно тебя и никого другого?
Ознакомительная версия. Доступно 9 страниц из 45
