город получил еще большее значение, благодаря переселению туда Исаака Шалала (стр. 6) со своими богатствами, своим опытом и популярностью.
Помимо Иерусалима большое еврейское население приобрел относительно самый молодой город Палестины, Сафет в Галилее. Его население и значение постепенно так сильно возрастали, что он не только мог конкурировать с главным городом, но также превзойти его. В конце XV и в начале следующего столетия в нем жило, правда, лишь немного больше трехсот еврейских семейств, коренных (морисков), берберских и сефардских. Вначале он также еще совсем не имел выдающегося туземного знатока Талмуда, которому выпало бы руководительство. Свое значение и свое обширное влияние он получил лишь после переселения одного испанского беглеца, давшего её общине устойчивость и направление. Иосиф Сарагоси был для Сафета приблизительно тем же, что Овадия ди Бертиноро стал для Иерусалима. Прогнанный из Испании (Сарагосы), он, чрез Сицилию, Бейрут и Сидон, где он провел более долгое время, прибыл, наконец, в Сафет и там нашел отдохновение. Иосиф Сарагоси также представлял собою кроткую, привлекавшую сердца личность и считал задачей своей жизни проповедь миролюбия и восстановление нарушенного согласия в жизни семьи и общины. Даже на магометан он действовал в этом смысле примиряюще и успокаивающе, пони любили и уважали его за это как ангела мира. Когда он как-то раз захотел оставить Сафет, община прямо уцепилась за него и назначила ему, чтобы удержать его, ежегодное содержание в 50 дукатов, для чего магометанский начальник города внес из своей кассы две трети этой суммы. Иосиф Сарагоси перенес в Сафет изучение Талмуда, но также кабалу. Благодаря ему, молодая община Сафета стала кабалистическим гнездом.
В палестинском главном городе Сирии, Дамаске, помимо древней мостарабской еврейской общины, благодаря приросту беглецов, также образовалась сефардская община, насчитывавшая в это время 500 еврейских семейств. Вскоре после своего прибытия испанские евреи построили роскошную синагогу в Дамаске, названную Катаибом скоро число их так сильно увеличилось, что они разбились на несколько групп по землячествам своей родины.
Главный поток еврейско-испанских изгнанников направился в европейскую Турцию; большая часть остатка от трехсот тысяч высланных нашла убежище в стране, жители которой не выставляли любви к ближнему на своем знамени. Султаны Баязет, Селим I и Сулейман II поочередно не только терпели переселившихся евреев, но приняли их также с необыкновенной предупредительностью и предоставили им ту же свободу, которой пользовались там другие народности, армяне и греки. Поэт Соломон Уске с воодушевлением рисовал свободное положение, которое заняли там его единоверцы. «Великая Турция — это широкое, громадное море, которое Господь открыл жезлом своего милосердия (как при исходе из Египта), чтобы поток твоего (Иаков) настоящего злосчастия исчез в нем, как некогда толпа египтян. Там всегда для тебя открыты врата свободы и равенства для беспрепятственного следования заветам иудаизма; они никогда не закрываются для тебя. Там ты можешь обновить свое внутреннее содержание, изменить свое положение, очистить свои обычаи, оставить ложные и ошибочные учения, снова воспринять свою древнюю истину, бросить противные божественной воле привычки, которые ты вынужден был перенять под влиянием насилия народов, среди которых ты странствовал, как пилигрим. В этом государстве ты получаешь от Господа высокую милость, так как Он дает тебе в нем широкую свободу начать свое позднее раскаяние».
Переселившиеся евреи в первое время имели в Турции необыкновенно счастливые дни, так как они пришлись относительно молодому государству очень кстати. Турки были хорошими воинами, но плохими гражданами. Грекам, армянам и христианам других исповеданий султаны, при своих часто натянутых отношениях к христианским государствам, мало могли доверять; христиане казались им рожденными шпионами и изменниками. Наоборот, на верность, надежность и пригодность евреев они могли вполне рассчитывать. Поэтому последние стали с одной стороны заведовать торговыми делами, с другой образовали в Турции класс мещан. В их руках были не только крупная и мелкая торговля на воде и суше, но и ремесла и искусства. Они, именно убежавшие из Испании и Португалии, изготовляли для воинственных турок новые доспехи и огнестрельные оружия, отливали пушки, фабриковали порох и учили турок искусству обращения с ними. Так христианские народы известным образом сами доставили своим главным врагам, туркам, оружие, благодаря чему последние получили возможность подготовить им поражение за поражением и унижение за унижением. Особенной любовью пользовались в Турции еврейские врачи, искусные ученики Саламанкской школы; за их находчивость, обширные знания, ум и умение соблюдать тайну их предпочитали христианским и даже магометанским врачам. Эти еврейские врачи, в большинстве испанского происхождения, приобрели большое влияние при дворе султанов и у визирей и пашей.
Лейб-медиком султана Селима I был выходец из Испании, вероятно из Гранады, Иосиф Гамон), сын и внук которого один за другим занимали то же положение. Его сын, Моисей Гамон (род. 1490, ум. до 1565), лейб-медик мудрого султана, Сулеймана, благодаря своей опытности и мужественному, твердому характеру, пользовался еще большей популярностью и влиянием. Он сопровождал обыкновенно султана в его походах; из Персии, куда он следовал за Сулейманом в его победном походе, Моисей Гамон привез (1535 г.) ученого Якова Туса или Тавса, переведшего на персидский язык Пятикнижие. Позже Гамон на свой счет велел отпечатать этот перевод вместе с халдейским и арабским. Моисей Гамон считался защитником своих единоплеменников и покровителем иудаизма.
В Турции евреев искали и ими пользовались так же, как знатоками языков и переводчиками, потому что, вследствие своих блужданий чрез страны столь многих народов и языков, они должны были научиться языкам своих притеснителей и благодаря этому приобрели способность говорить на разных языках.
В столице, Константинополе, была очень многочисленная еврейская община, которая ежедневно возрастала благодаря новым беглецам из Пиренейского полуострова и стала наибольшей в Европе, насчитывая, должно быть, тридцать тысяч душ. В ней было сорок четыре синагоги, т. е. столько же общинных групп. Дело в том, что евреи в турецкой столице и в остальных городах не представляли собой замкнутой единой организации, а распадались, смотря по стране или месту своей родины, на различные группы и подгруппы, из которых каждая хотела удержать свою особенность, сохранить свои воспоминания, соблюдать свой порядок богослужения и свои обычаи и даже иметь свою собственную синагогу и собственный раввина. Вся община делилась, поэтому, на одни только землячества, которые обособлялись друг от друга и не хотели слиться в одно большое целое. Таким образом существовали не только кастильские, арагонские и португальские общины, но еще более узкие союзы, кордовские, толедские, барселонские, лиссабонские кагалы (группы), помимо немецких, апульских, месинских, зейтунских или греческих. Каждая маленькая община самостоятельно раскладывала среди своих сочленов налоги не только
