наша веселая компания развалилась! Грин уехал, Торнвилль сгинул, а от Даукрэя и тогда толку не было…
Джарвис пошел шататься по замку. В одной из его нижних частей он встретил дородного грека в черном одеянии слуг ордена, возившегося с собакой. Парочка его заинтересовала, моряк подошел к ним; собака пристально уставилась на него умными глазами и тихо зарычала; тут только Роджер заметил, что у собаки — щенки…
Грек посмотрел на подошедшего, улыбнулся в окладистую бороду, спросил:
— Нравятся? Посмотри, какие! — И, взяв одного щенка на ладонь, протянул англичанину под недоверчивым взглядом собачьей мамы.
Роджер, за два десятка лет неплохо овладевший греческим, все понял и хотел было взять крохотный шерстяной комочек, но собака зарычала, да и грек не дал, сказав:
— Нет, в руки нельзя. Видишь — сердится!
Джарвис смотрел, как малыши суетятся вокруг мамки, слепо толкаясь вокруг ее сосков.
— Слепые еще… — умилившись, промолвил моряк.
— Да, глазки еще не открылись, и ушки тоже. Дня два еще надо…
Англичанин протянул греку флягу, но тот отрицательно покачал головой, сказав:
— Они все это не любят.
— Не скажи — вот у нас, в Англии, была собака, дралась на ярмарке с быками — так она это дело очень даже уважала. Не поверишь — джин пила из плошки, вот какое дело было! А еще был у нас такой сэр Грин — так он вместе с псом из фляги красное хлебал!
Грек удивленно цокнул языком:
— Приучили, наверное. А они — не любят, — повторил он. — Правда, когда мы им вешаем фляги на шеи, чтобы разысканный ими беглец мог подкрепить свои силы, они спокойно их носят и понимают, что в бедственном положении человеку можно выпить.
— Стало быть, ты с собаками тут занимаешься?
— Точно так и есть. Я — собачий магистр.
Джарвис рассмеялся, но грек, тоже улыбнувшись, сказал:
— А я серьезно — так моя должность называется.
— Каково ж это — быть магистром по собакам?
— Да лучше поди, чем магистром по ослам — в Линдосе[46] и такой есть.
Британец уже вовсю расхохотался. Собаке это не понравилось — она вытянула шею и ощетинилась. Грек велел собеседнику притихнуть, заметив:
— Громкого звука они тоже не любят. Не любят, когда кричат, успокоить хотят.
— Интересные какие щенята… Совсем не похожи на мать. Скорее, как медвежатки.
— Если хочешь — пойдем, покажу тебе сироту, можешь покормить, если хочешь.
— Сироту? — переспросил Роджер, подумав, что ослышался или неправильно понял.
— Да. У них же все, как у людей. От кого-то отказывается мать или погибает, а ее детенышей какая-то собака примет, а какая и нет. Вон, он у меня в горшке живет.
Грек подошел к широкогорлому кувшину неподалеку и извлек из тряпок на свет Божий щенка, больше походившего на медвежонка. Странный был щенок! Весь круглый, черный, с белым воротником, лапы круглые медвежьи, уши такие же, да и лицо; еще и хвост крохотным крючком, с белой кисточкой.
— Иногда встанет на задние ноги и давай кулаками по стенке молотить.
Джарвис взял покряхтывающего щенка, внимательно посмотрел в его голубые глазки-бусинки — да истинный медведь!
— Веришь, что когда он подрастет, станет чернокремовым, полосатым?
— Нет! — честно признался моряк.
— И тем не менее. Давай, мы тебе споем!
Грек взял щенка на ладонь и обратился к нему, как к человеку:
— Споем, а? — закинул голову и завыл негромко: — У-у-у!
И щенок тут же так же точно закинул голову и запел:
— У-у-у! — А потом хитро поглядел на людей, как бы спрашивая: ну как?
— Вот, хочет, чтоб его похвалили.
— Молодец, действительно. А ведь говорят, что щенки — все несмышленые.
— Тот, кто общается с собаками, никогда так не скажет. Они понимают все, и намного больше, чем нам кажется. Вот учат их командам, а я этого не делаю. Я говорю с ними, как с людьми, и они меня отлично понимают.
Чуть погодя Джарвис испробовал себя в роли кормилицы. Собачий магистр принес ему нечто вроде рожка, которым выкармливают детей, наполненный теплым молоком, и англичанин, взяв щенка на руки, стал его кормить.
Тот жадно присосался к рожку. Роджер почувствовал, как у него в сердце появилось какое-то странное, доселе, кажется, небывалое чувство любви — любви к этому беззащитному крошечному существу, обиженному судьбой в самом начале его жизни. "Экое чудо…" — подумал он, а грек, казалось, прочел его мысли и сказал:
— Вот за это я их и люблю. Они не знают, сколько у меня денег, а точнее — что у меня их вовсе нет, поэтому и любят.
Грек наступил на душевную мозоль моряка; вспомнив свою обидчицу, он изрек:
— Эдак выходит, что собака лучше женщины.
— Намного, — серьезно ответил собачий магистр. — Потому что собака никогда не предаст. Ни-ко-гда… жалко только, что родить не может, а так… Собака за тебя жизнь отдаст и всю свою кровь по капле. Я много могу рассказать случаев, но все они будут горькие, так что только одно я тебе скажу, британец, а ты уж сам думай обо мне, что хочешь. Я собаку не только с некоторыми людьми не сравню, но даже поставлю ее гораздо выше многих. Для меня собаки — это настоящие люди: верные, открытые, преданные, способные на искреннюю любовь. В них нет лицемерия — вот что самое главное. Она может и укусить, но сделает это открыто, глядя тебе в глаза, а не… Да что там говорить! А сравнивать людей с собаками — это значит обижать псов… Но смотри, ты забыл о питомце: он же сейчас у тебя по швам треснет!
И то правда — неумелая нянька прозевала момент, когда нужно было отнять рожок у сосунка, и теперь он раздулся, как колобок, и очень тяжело дышал. Грек взял его у моряка и, бережно завернув в тряпки, поместил обратно в горшок, следя за тем, чтобы туда потом не попало перемещавшееся по небосводу солнце.
— Пусть теперь отдыхает.
— А покажи мне, где у вас тут щенята побольше, взрослые псы. Это можно? Ты не очень занят?
— Конечно, с удовольствием!
Мужчины прошли к собакам — мордастым, крепко сколоченным, с висячими ушами. Те, издали завидев своего благодетеля, ринулись к нему, окружив радостной толпой, виляли хвостами, обнюхивали! Грек смеялся, говоря:
— Ну все, собачья радость, с ног сшибете!
Один за одним, стремясь опередить другого, псы подпрыгивали, чтобы лизнуть в лицо собачьего магистра, и не то что лаяли, а как-то странно погавкивали, как показалось Джарвису.
— Это они что, есть просят?
— Именно что нет. Они просто мне рады.
