говорил по-английски, медленно,нерешительно, словно он подзабыл за годы, проведенные в Элодриане, родной язык и теперь старался говорить на нем без ошибок. Впрочем, это было хорошо, я понимал каждое его слово. - Я всего лишь сын бедного йомена из Станфорда-ле-Хоуп. Если бы не добрый отец Осборн, наш викарий, который выучил меня грамоте, я бы сейчас пахал землю, растил овец и капусту и никогда бы не оказался в стране фейри. А как мне величать моего спасителя? Ведь это вы вызволили меня из страшного узилища, не так ли?
- Не я один.
- Я бесконечно вам признателен, сэр. И хотел бы узнать ваше имя.
- Ллэйрдганатх.
- Странное имя. Признаться, ваше лицо кажется мне знакомым. Где-то я вас видел.
- Это вряд ли. – Я едва не завопил: «Батя, хрен тебя забери, разуй глаза, это же я, твой Кирюша, которого ты почти тридцать лет не видел!».
Де Клерк заметил мое смятение.
- Что с вами? – спросил он.
- Ничего, - я попытался взять себя в руки. – Все хорошо. Как вы себя чувствуете, мастер?
- Уже лучше. Жар прошел и боли в груди стихли, но я очень слаб. Мое сердце надорвано. – Де Клерк виновато улыбнулся. – Даже не могу встать на ноги, сильно кружится голова.
- И ничего не ешь, - Вероника села на подлокотник кресла рядом с англичанином, обняла его за шею. – Это плохо. Надо кушать.
- Да, любовь моя, - с самым блаженным видом ответил бард. – Но я не хочу!
- Вы должны слушать Веронику, - заметил я.
- Конечно. Миледи Вероника – ангел Божий, и я благодарю Господа, что Он послал мне ее в самые трудные дни моей жизни. Без ее любви и заботы я был бы уже мертв.
- Тем более не стоит ее гневить. Вероника девушка очень принципиальная.
- Так вы знакомы? – Де Клерк был явно растерян.
- Совсем недолго, - я сделал Веронике знак помолчать. – Чтобы определить характер человека, мне не нужно много времени.
- О! – просиял де Клерк. – Леди Вероника рассказала мне, что вы целитель.
- Верно. И еще у меня есть ручная гаттьена.
- Удивительно! – Бард закашлялся, потом уставился на меня умоляющим взглядом. – Как же так получилось, что вы сдружились с гаттьеной?
Я рассказал. Всю историю моих приключений от знакомства с инквизитором Хавелинком и Ромбрандом Люстерхофом в Норте до того момента, как Уитанни сломала хребет гадине Лёцу и мы нашли в тюрьме тех, кого искали все это время. Умолчал я только о том, каким образом оказался в Элодриане. Мне нужно было выговориться, и потому рассказ у меня получился подробный и обстоятельный. Де Клерк был в восторге.
- Боже, какая чудесная история! – воскликнул он, всплеснув руками. – В другой раз я бы переложил ее на стихи, и получилась бы баллада не хуже, чем те, что слагают лучшие придворные поэты! Жаль, что я не смогу поведать вашу историю миру, сэр Ллэйрдганатх!
- Почему вы так думаете?
- Не знаю. Может, это болезнь лишила меня радости бытия. Когда-то я с восторгом и ожиданием смотрел в грядущее, теперь же нет. Мое время на исходе.
- Время на хорошее дело всегда найдется.
- Время – возможно. Но вот талант…Я часто задумывался над этим раньше, но теперь эти мысли не дают мне покоя. Мысли о совершенстве, которое недостижимо.
- Интересно. Что вы имеете в виду?
- Я прихожу к выводу, что слова не могут выразить всего великолепия этого мира, его удивительной гармонии и необыкновенности всего, что сотворено Господом. Всего того, что каждое мгновение видят мои глаза, слышат мои уши, ощущают мои пальцы. Красота, переданная в словах – лишь бледная тень красоты реальной, окружающей меня в образах, которых так много, и которые так волнуют меня. Прелесть белоснежного цветка, смоченного утренней росой, великолепие вековых деревьев у дороги, грандиозность весенней грозы, божественная грация женской походки – можно ли вообще выразить свои ощущения от них в словах? Мне кажется, нет. Даже слова, упорядоченные в стихотворные строки и подкрепленные самой чарующей музыкой, не в состоянии этого сделать. Всякий раз, когда я пытаюсь вложить в свои песни свои впечатления и чувства, я вижу, что мне не удается передать их в полной мере другим людям, заставить их пережить то, что пережил я сам. Или это я настолько бездарен, что не могу передать словами увиденное, услышанное и испытанное мной? Или же дело не во мне, и я тщетно пытаюсь идти по стопам глупца из притчи, который силился объяснить слепым от рождения, какого цвета небо? – Де Клерк с мольбой посмотрел на меня, и я буквально физически почувствовал его отчаяние. - Все чаще и чаще у меня появляется мысль бросить мое занятие. Удалиться в глухой угол, где никто не знает меня, и никогда не слышал обо мне, спрятать мою лютню в сундук, написанные мной стихи сжечь или выбросить в пропасть – и жить так, как живут тысячи людей. Просто, непритязательно, без ненужных фантазий. Обрабатывать землю, выращивать овощи и скот, доить коров, по субботам танцевать с девушками на деревенском майдане, а по воскресеньям посещать Божий храм и молиться о самых простых вещах – о дожде для посевов, о здоровье для близких, о миредля моей души и для моей страны. Навсегда оставить странствия, найти счастье и покой в семье, растить детей и надеяться на светлую безмятежную старость, в которой мне не будет грозить одиночество вечного бродяги. Я думаю о такой жизни и всякий раз ловлю себя на мысли, что не смогу так жить. Что-то отравлено во мне, что-то не так с моей душой, ибо поиск абсолютной красоты заставляет ее лишать меня покоя и гонит по свету – куда, зачем? Я даю себе слово больше не брать в руки инструмент, и нарушаю его, я клянусь перестать писать стихи – и кощунственно нарушаю данную клятву. Я, подобно неразумному ребенку, восторгаюсь тем, чему множество людей не придают значения и равнодушен к вещам, за которые многие готовы платить самую дорогую цену. Люди смотрят на меня как на юродивого, и я понимаю их.
Сегодня многое меняется. Наш мир становится все хуже и хуже. В своих странствиях я слышал
