рядом обувь и выругался. — Будь проклят сапожник, сотворившей это орудие пыток!
Наврус потыкал пальцем волдырь и скривился: «Гадость!»
В этот момент снаружи послышались крики и возня борющихся людей.
— Занятно! — Фесалиец оставил созерцание мозоли и прислушался. По ту сторону войлочной стены явно доносилось:
— Мерзавцы, отпустите меня немедленно! Мне срочно надо увидеть стратилата! Я патрикий Прокопий Авл!
Заинтригованный услышанным, Наврус поднялся и, прихрамывая, поплелся к выходу. Выглянув в приемную, он действительно увидел Прокопия, бьющегося в руках двух охранников. Зрелище было настолько комичным, что Наврус не удержался:
— Вы решили заняться классической борьбой? Не поздновато ли для вашего возраста, благородный патрикий?
Зыркнув в его сторону, Прокопий обрадованно закричал:
— Прикажите этим олухам отпустить меня, дело крайне срочное!
Дав знак страже освободить возмутителя спокойствия, Наврус продолжил удивленно рассматривать растрепанный вид и босые ноги своего неожиданного гостя.
— За вами что, волки гнались?
— Хуже! — Получив свободу, Прокопий бесцеремонно схватив Фесалийца за руку потащил того обратно в шатер, приговаривая на ходу: — Хуже, все намного хуже!
Позабывший на время про мозоль, Наврус вновь вспомнил о ней, наступив на большой палец, и скривился от боли.
— Да что случилось? — Дохромав до кресла, он плюхнулся в него. — У меня тут, знаете ли своих проблем хватает! — В доказательство этих слов он почти с гордостью ткнул во вздувшийся волдырь. — Видите? Ненавижу сапожников!
Прокопий с непониманием уставился на босую ногу стратилата, пока до него не дошло, о чем тот говорит. Это было уже слишком, и Прокопий взорвался:
— Вы в своем уме, Наврус⁈ Мир рушится, а вы носитесь тут со своей дурацкой мозолью!
Фесалиец сегодня был настроен благодушно, и патрикий, хоть и странный, почему-то вызывал у него симпатию, поэтому он не обиделся, а вновь уставился на свой палец.
— Не вижу ничего дурацкого. — Он оторвался от волдыря и, усмехнувшись, поднял взгляд на Прокопия. — Так чего вы пришли-то — вам поорать больше негде?
Патрикий вдруг разом успокоился и сменил тон:
— Вы что, еще ничего не знаете?
— А что я должен знать? — В глазах стратилата промелькнула настороженность, а Прокопий, подойдя вплотную, прошептал ему прямо на ухо:
— Константин умер! — И, глядя в побелевшее лицо Навруса, продолжил, накручивая себя и его: — Василий убил брата и объявил себя императором. Иоанн взят под стражу и обвинен в убийстве. Вы следующий!
Эти слова подействовали, как удар молнии. От бывшей вальяжности не осталось и следа, Фесалиец вскочил и заметался из угла в угол, повторяя:
— Михаил убит, следующий я! Михаил убит… — Остановившись на миг, он обернулся: — Как это случилось? — Тут же сам махнул рукой: — А, не важно! — И вновь продолжил бегать по шатру.
Прокопий не выдержал первым и выкрикнул, останавливая Навруса:
— Хватит метаться! Что вы намерены предпринять?
Фесалиец обернулся на голос и посмотрел на патрикия так, словно увидел его впервые.
— Предпринять? — Пробурчав, он рассержено замотал головой: — Не мешайте мне, я думаю!
Молчаливое хождение вновь продолжилось, и Прокопию оставалось только ждать. Наконец Наврус остановился и, отдернув полог, крикнул адьютанту:
— Пусть трубят сбор имперских легионов! Только скажи, чтобы играли старый марш, как его… — Фесалиец наморщил лоб и, вспомнив, обрадованно заорал: — Тот, что называется «Сыновья Туры вставайте на битву». Тебе все ясно, олух?
Понимая, что Наврус решился на открытый мятеж, Прокопий осторожно спросил:
— Что вы им скажете?
Наврус отмахнулся:
— Пока не знаю! — Его отсутствующий взгляд говорил, что он уже не здесь. — Думаю, что-нибудь придет на ум по пути.
Такой подход патрикию совсем не понравился, и он спросил прямо:
— Какое имя вы им назовете вместо Василия? Если сбрасывать одно знамя, то взамен надо сразу поднимать другое, иначе ничего не выйдет!
Эти слова заставили Навруса остановиться, и на его лице расплылась хитрая усмешка.
— Опасаетесь, назову свое? — Он посмотрел прямо в лицо Прокопия. — Не бойтесь, даже если бы у меня появилась такая мысль, то пока мне еще хватает мозгов понять: услышав подобное, мои бравые вояки будут ржать так, как не смеялись ни над одним, самым скабрезным анекдотом.
— Тогда чье? — Прокопий напрягся, и, глядя на него, Наврус преодолел желание еще поиздеваться над аристократом. — Не переживайте — кроме вашего воспитанника других кандидатур на сегодняшний день я не нахожу.
Услышав то, что хотел, патрикий лишь благодарно кивнул, понимая, что в эту минуту ступает с Иоанном на тропу, с которой уже не сойти: после такого либо императорский венок, либо эшафот, но другого пути спасения племянника он не видел.
Пока Прокопий пребывал в своих мыслях, Наврус уже выскочил в приемную и орал там на сонного адъютанта:
— Ты что, спать сюда приехал⁈ Выгоню к чертям, и сестра не поможет! Где мой панцирь? Надевай на меня живо!
Ошалевший с перепуга парень метнулся к вешалке, на которой висела начищенная броня стратилата, еще ни разу им не надетая. Наврус не любил и никогда не носил доспехи, признавая, что выглядит в них нелепо, но сегодня был тот случай, когда он обязан был выглядеть, как полководец легендарной Туры.
Фесалиец пыхтел, адъютант суетился и стойко переносил отборную брань командира. Наконец облаченный в железо Наврус шагнул к выходу, но Прокопий, до этого молча наблюдавшей за всей этой возней со стороны, остановил его.
— Подождите, я должен сказать вам кое-что.
Наврус нетерпеливо обернулся: он мысленно был уже на плацу, и задержка его разозлила.
— Ну?
Голос Прокопия вдруг набрал силу и торжественность.
— Думаю, то, что я сейчас скажу, облегчит вашу задачу. — Он выдохнул, словно отбрасывая последние сомнения. — Иоанн — прямой потомок Корвина Великого!
Губы Навруса растянулись в довольной ухмылке.
— Так чего ж вы молчали! Это как раз то, чего нам недоставало. Теперь наше маленькое мятежное знамя заиграло настоящим имперским пурпуром!
Глава 20
Подойдя к подставке, накрытой багряным бархатом, Василий протянул руку к лежащему на ней золотому венцу. Закусив от волнения губу, он приподнял сверкающий символ безграничной власти.
— Я император! — прошептал он, заходясь от восторга. — Я повелитель мира!
Взглянув на свое отражение, Василий надменно вскинул голову, и в его голосе засквозило презрение и безжалостность.
— Трепещите, ничтожества!
Взгляд с другой стороны, и в интонации добавилось
