и армия быстро пресекли бы нацистское насилие и не позволили бы ему подняться выше мелких любительских стычек: именно так, как мы увидим в главе 8, произошло в Румынии с местными фашистскими легионерами.
Местные нацистские лидеры обладали определенной легитимностью в глазах общины, как люди, готовые тратить время и силы ради ее блага. Новых членов организации они находили в местных клубах — спортивных, стрелковых, певческих: все эти занятия, формально не связанные с политикой, с конца XIX века приобрели явственную националистическую окраску. Затем нацистские активисты начали и сами предлагать своим сторонникам самые разные занятия. Гитлерюгенд и нацистские женские движения воспринимались как достойные, полезные организации, где воспитывают здоровое тело и здоровый дух. Партия и боевые организации отчасти накладывались друг на друга, однако деятельность их различалась. Члены партии обычно дежурили небольшими группами на углах улиц, раздавали листовки, агитировали прохожих, устраивали небольшие импровизированные митинги. Для некоторых это стало постоянной работой, но большинство оставалось энтузиастами-любителями.
Особые полномочия и особую ауру имели штурмовые отряды СА. На своих ритуальных сборищах они демонстрировали мощь и сплоченность. Члены СА были молодыми, обычно неженатыми мужчинами. Многие состояли в организации на постоянной основе, часто жили вместе в небольших казармах, жалованье за службу получали из партийных фондов. Как и итальянские сквадристы, они наслаждались суровой, но увлекательной жизнью полувоенного мужского братства: вместе пили, гуляли по улицам в форме, ловя на себе восхищенные или испуганные взгляды, ощущали себя элитой общества — «сознательными немцами». В некоторых отрядах к этому добавлялась гомосексуальная солидарность. Насилие их в большинстве случаев оставалось символическим. Они стояли в почетных караулах, охраняли ораторов на митингах, запугивали левых или евреев одним своим коллективным присутствием. На мероприятиях выводили хулиганов и крикунов: благодаря этому нацистские митинги привлекали царящим там порядком и выгодно отличались от митингов других партий, которые сами же нацисты успешно срывали. Когда же дело доходило до настоящего насилия — этим организованным, вооруженным, идейно мотивированным молодым парням не было равных в уличных боях. Насилие их чаще всего было направлено против левых (в восточном приграничье — против поляков), намного реже — против евреев или буржуазных партий. Нацисты стремились легитимизировать насилие, объявляя его «самообороной». По их заявлениям, большевики якобы уже захватили целые области Германии. Тактика СА строилась на открытом провоцировании противников. Никогда противником не было государство. Никогда парамилитарные отряды нацистов не пытались занять место армии или полиции. Врагами были другие движения или евреи. Говорить о «самообороне» было проще применительно к левым, поскольку евреи и буржуазные партии, очевидно, никому насилием не угрожали. По приказу своих лидеров отряды СА отправлялись в рабочие кварталы, маршировали там, пели, скандировали лозунги и всячески провоцировали левых на себя напасть. Начиналась драка — а затем нацисты гордо демонстрировали свои боевые ранения, приговаривая: «Ни дня не проходит без того, чтобы кто-нибудь из СА не пал жертвой коммунистического террора!» «Чучело врага — агрессивные коммунисты или социалисты — подменяли собой реальную мишень и реальную цель нацистов: борьбу за власть в государстве», — замечает по этому поводу Меркл.
Однако нацисты умели действовать тоньше. Разумеется, они не собирались захватывать власть прямой парамилитарной силой, ибо знали, что с германской армией им никогда не справиться. Нацистское насилие преследовало другие цели — всего три: укрепить боевое товарищество, эмоционально «закалившись в боях», запугать противников и показать всем, что с «марксистской угрозой» можно совладать лишь при помощи организованного парамилитаризма. Нацистская пропаганда и сочувствующая нацистам пресса распространяли это убеждение в умах миллионов людей, никогда не видевших уличного насилия своими глазами (Abel, 1938: 99-110; Allen, 1965: 23–34, 73; Noakes, 1971: 99, 142, 202–219; Hamilton, 1982; Merkl, 1982: 373; Bessel, 1984: 26–32, 45–49, 75–96; 1986; Heilbronner, 1990).
Итак, в отличие от фашистского насилия в Италии, нацистское насилие приносило результат не столько прямыми атаками на врагов (поскольку немецкие социалисты умели защищаться намного лучше итальянских), сколько воспитанием собственных членов в духе солидарности, товарищества и готовности рисковать ради партийных целей, а также убеждением множества немцев — и в том числе немецких элит — в том, что ритуализованное упорядоченное насилие способно преодолеть в стране анархию. Придя к власти, нацисты быстро установили вожделенный порядок. СС, вторая парамилитарная организация, до переворота не слишком многочисленная, слила воедино понятия порядка и насилия. Эсэсовцы верили, что именно упорядоченное насилие создаст новую общественную, политическую и расовую элиту. Поэтому, в отличие от СА, СС привлекала молодых немецких интеллектуалов. Универсальность нацистского активизма — от самых мирных и полезных занятий до прямого насилия — привлекала к нему самых разных людей. У обычных немцев нацизм вызывал смешанные отклики: в нем слилось воедино то, что мы привыкли считать законным и беззаконием. И это ведет нас к следующей нашей теме — обсуждению двух важнейших факторов, способствовавших приходу нацизма к власти: избирателей и элит.
Глава 5
СТОРОННИКИ НАЦИСТОВ В ГЕРМАНИИ
Нацисты сумели прийти к власти, поскольку их руководству удалось мобилизовать три важнейших властных ресурса: активизм и готовность к насилию нацистских боевиков (об этом достаточно сказано в предыдущей главе), голоса трети немецкого электората и неоднозначное отношение немецких элит к Веймарской демократии. В отличие от итальянских фашистов, нацисты боролись за голоса избирателей всерьез — и вполне успешно. За них голосовали более трети немцев, и это позволило им подойти вплотную к власти конституционными методами. Однако, как и итальянские фашисты, нацисты захватили власть с помощью элит. Прежде всего я рассмотрю охват электоральной поддержки нацистов и мотивы их сторонников. Краткости ради сосредоточусь на периоде их основных электоральных успехов — после 1930 г. Я рассмотрю основные источники идеологической власти нацистов: то послание, которое нацисты старались донести до своих избирателей, и то, как избиратели его воспринимали.
ПРЕДВЫБОРНЫЕ СТРАТЕГИИ НАЦИСТОВ
Иногда можно услышать, что ради голосов избирателей нацисты были готовы на все: не идеология, а оппортунизм определял собой их избирательную стратегию. Это часть все той же традиции, предлагающей не принимать фашистов всерьез. Чилдерс (Childers, 1990) пишет, что нацистские речи и брошюры, адресованные различным фокусным группам, стремились подделаться под пожелания каждой. В самом деле, гитлеровская «Майн Кампф» открыто высказывает презрение массам, учит манипулировать ими и разжигать в них ненависть. Как сказал однажды Гитлер своим собеседникам: «Понимание — шаткая платформа для масс. Единственное стойкое чувство — ненависть» (Kershaw, 1991: 51). Однако во время выборов он требовал от соратников смягчить призывы к войне и поумерить ненависть к врагам — евреям и славянам. Чаще каких-либо иных партий в Германии нацисты проводили обучающие семинары, преподавали ораторское мастерство, объясняли своим активистам, к кому обращаться, что говорить,
