ничего сказать, как хозяйка дома слизала блестящий жир с большого пальца и встала.
— Доброе утро, солнце, — поздоровалась она. — Клади себе еды на тарелку и бери с собой. Я хочу тебе кое-что показать.
Марлоу прошла за ней к двери в конце квартиры и по лестнице поднялась на крышу.
— Не может быть, — сказала она. Там стоял персональный дрон стоимостью миллион долларов — гигантский мускулистый жук с ветровым стеклом цвета грозового неба. От вида сердитых маленьких пропеллеров у Марлоу захватило дух.
Хани самодовольно улыбнулась:
— Кого сейчас удивишь дроном? — Она забралась в кабину — подол белого платья развевался на ветру — и постучала по пассажирскому сиденью.
Когда поднялись в воздух, Хани внимательно осмотрела лицо Марлоу и, словно удовлетворившись увиденным, кивнула.
— Хорошо, — сказала она и украла колбаску с тарелки своей гостьи. — Я волновалась, что ты разозлишься на меня за то, что я использовала тебя как пример.
— Я злюсь, — ответила Марлоу, — или разозлюсь позже. Но пока все усилия трачу на то, чтобы меня не вырвало.
Они пролетали мимо башни, напомнившей ей о телескопе, который был у нее в детстве: он состоял из сужающихся частей, на вид готовых сложиться друг в друга.
— Насколько я понимаю, ты привыкла, когда тебя используют для рекламы, чтобы что-нибудь продать, — нажимала Хани. — Ты на самом деле изменила мир — ты знаешь это, Марлоу? Дети теперь не кончают жизнь самоубийством. Чаще слышишь о детях, умирающих от рака.
Марлоу хотела съесть кусочек бекона, чтобы дать себе возможность обдумать ответ, пока будет жевать, но опасалась, что еда полезет назад.
— Дети не убивают себя по многим причинам, — сказала она. — Теперь их создают без суицидальных наклонностей. — Она с тошнотой подумала о так и не законченной модели их с Эллисом ребенка. — И, кстати, у них больше нет секретов, — добавила она.
— Ты так говоришь, как будто это хорошо. — Хани ухмыльнулась. — Но признайся: вчера ты не возражала против того, чтобы остаться неузнанной. — Она заговорщически повернулась к Марлоу и подобрала колени, словно они были на детской вечеринке с ночевкой. — Похоже, ты хорошо провела время.
Марлоу взглянула на Хани, и гнев снова начал подниматься на поверхность.
— Да, я была просто в восторге, — рявкнула она. — Особенно когда меня чуть не изнасиловали.
Хани отщипнула от последнего кусочка бекона на тарелке Марлоу.
— Не драматизируй, — ответила она. — Ты прекрасно справилась. Я уверена, что никто не озаботился сказать тебе это — все были слишком заняты, заставляя тебя глотать таблетки и носить кофты, но… Марлоу, ты превосходно умеешь постоять за себя.
Марлоу резко повернулась к окну. Она не хотела, чтобы Хани заметила, как много для нее значат эти слова, даже из уст человека, которому на нее наплевать. Хани могла использовать ее слабость в своих целях.
Хани взяла обе тарелки и куда-то убрала.
— Знаешь, я поехала в Созвездие специально чтобы схлестнуться с вами, артистами, — проговорила она так просто, как другой произнес бы «я поехал туда, чтобы изучать машиностроение». — Я имею в виду, в детстве.
— Да, я поняла, — ответила Марлоу. — Примерно в то время, когда ты завезла машину моего отца в океан. — При слове «отец» она почувствовала укол в сердце. Но это ведь все еще был Астон, правда? Даже если она узнает, кто ее настоящий родитель, тому уже поздно становиться ее отцом.
— И после той истории глупо было бы ехать домой. — Они приближались к статуе Свободы, и Марлоу могла поклясться, что Хани коротко кивнула ей, как коллеге. — Я получила инерцию, неожиданно сделалась знаменитой. Но, понимаешь, известности было недостаточно. Я хотела чего-то большего. Тогда я не могла бы сформулировать чего именно, но теперь я важная персона, и у меня богатый словарь. — Она улыбнулась. — Влияние — вот чего я хотела.
Она продолжала говорить, и чисто теоретически Марлоу ужасно хотелось ее прервать. Но тут зашевелилось другое ее вновь открытое качество: любопытство. Она жаждала подробностей. А потому позволила Хани продолжать, и Хани продолжала: после того как Марлоу укусила ее, она не вернулась в Войну к братьям, дядьям и потенциальным женихам с одинаковыми насупленными бровями и с грязной пылью в морщинах. Она не хотела возвращаться на ранчо с его щурящимися и незатыкающимися вдовами. К обмелевшему ручью в дальнем конце ранчо, вода в котором не покрыла даже прах ее родителей, когда она развеяла его над руслом. В девять лет Хани приходилось возвращаться в дом, чтобы с различными ухищрениями наполнить ведро из крана в раковине прачечной.
Вместо того чтобы ехать домой, она направилась на остров, проплывающий сейчас под их ногами, где ведущие передач, наморщив накрашенные губы, сидели напротив нее и задавали вопросы. Все хотели увидеть ее как можно скорее, не дожидаясь, пока заживет рана. Интересовались, какие мысли пронеслись у нее в голове, когда она осознала, что делает Марлоу. Спрашивали, не кажется ли ей, что Созвездие — грандиозный и гуманный эксперимент, созданный, чтобы поднять дух разоренной Утечкой страны, снова романтизировать реалити-шоу, — на самом деле (здесь они делали паузу и поднимали безупречные брови) несет опасность.
Их вопросы, собственно, не имели большого значения. Хани уже подготовила ответы.
— Я прошерстила старые интервью, — рассказала она Марлоу, — научилась себя вести, узнала, как сказать то, что хочешь, независимо от формулировки вопроса. — Она ухватилась за Н-образный руль дрона, хотя он летел сам по себе, и подергала его из стороны в сторону. — Разворот, разворот, разворот, — проскандировала она.
Хани коварно пользовалась возможностью высказаться, когда люди останавливали ее на улице, чтобы выразить сочувствие по поводу укуса. Созвездию в то время было десять лет, и этот несущийся на всех парах состав уже способен был раздавить кого угодно. Теперь у нее появился повод нанести ответный удар: она, юная, невинная (как все считали) девушка, пострадала от Созвездия — и здесь была не только вина Марлоу, не так ли? Кусачая девчонка явно съехала с катушек, но дело не только в этом. Разумеется, в мире, где людей дни напролет снимают камеры, должно было произойти что-то ужасное. И вина лежала в том числе и на подписчиках — ведь они пристрастились к просмотру и ослабили бдительность. От таких ресурсов, как «Америграм», отказались, зато приохотились к каналам сети Созвездия. Выражали восторг от ожерелья звезды или удачного словечка. Отдавали частичку себя, когда писали комментарии. Дарили все это правительству. Теперь же рана на лице Хани — вот что бывает, когда входишь в эту систему, делясь своей жизнью со зрителями, — подтвердила давние подозрения по отношению к провоцирующим, требовательным действиям этой новой Сети.
О, не будем тебя
