– У меня в руках огромный букет цветов, – говорит он.
Молчу.
– Захотелось физического доказательства моих извинений. Но вспомнил огромный букет Джастина, красивее и дороже, и теперь думаю, что цветы – не то. Потом решил, что просто приду домой и скажу лично. И, понимаешь, ключ у мамы, потому что собирался ночевать там. Пришлось бы стучаться в дверь, а вдруг ты перепугаешься, ввиду наличия свихнувшегося бывшего.
Внизу проезжает машина. Вероятно, самый длинный монолог Леона за все наше знакомство.
– И где ты сейчас?
– На противоположном тротуаре, около булочной.
Теперь вижу. Силуэт вырисовывается на фоне ярко-желтой вывески, телефон около уха; в другой руке бережно держит цветы. В костюме – переодеться после суда, естественно, в голову не пришло.
– Ты, наверное, очень обиделась, – произносит он нежно.
Сердце мое тает, и я опять плачу.
– Прости меня, пожалуйста! Как я вообще мог подумать! Я был тебе нужен, и я тебя не поддержал…
– Да, ты был нужен! – рыдаю я. – Мо, Герти и Рейчел молодцы, я их обожаю, они очень помогли, но мне нужен был ты! С тобой у меня чувство, что мое прошлое с Джастином совсем не важно. Что я все равно тебе нравлюсь.
– Нравишься. И да, неважно.
Переходит дорогу, на наш тротуар. Различаю лицо, гладкие точеные скулы, мягкий изгиб губ. Поднимает голову.
– Мне все говорили, что я тебя потеряю, если не признаюсь в своих чувствах, и вот является Джастин, непревзойденный мастер романтики…
– Романтики? – перебиваю я. – Это романтика?! Пошла она в задницу! Зачем она мне? Я нахлебалась того дерьма предостаточно!
– Знаю. Ты права. Я должен был сообразить.
– Между прочим, мне нравилось, что ты не давишь, – от мысли о серьезных отношениях у меня душа в пятки уходит! Смотри, как трудно мне было вырваться из предыдущих!
– Да… Да, понимаю.
Бормочет что-то вроде «чертов Ричи».
– Между прочим, я тебя и без телефона слышу, – повышаю голос, чтобы перекрыть шум машин. – Даже приятно, что есть повод покричать.
Он дает отбой и слегка отступает.
– Тогда давай кричать!
Прищуриваюсь, а потом сбрасываю одеяла, ставлю на стол вино с печеньем и подхожу к перилам.
– Ух ты! – говорит Леон едва слышно. – Какая ты красивая!
С некоторым удивлением оглядываю на себе то самое декольтированное платье с презентации. Бог знает на что похожа моя шевелюра, и тушь наверняка дюйма на два ниже, чем утром, но платье – да, эффектное.
– Не надо комплиментов! – кричу я. – Я хочу на тебя злиться!
– Да! Хорошо! Орем!
Леон поправляет галстук и застегивает воротник, как будто готовится к схватке.
– Я никогда не вернусь к Джастину! – кричу я и, поскольку произносить такое безумно приятно, повторяю: – Я никогда не вернусь к долбаному Джастину!
Неподалеку взвывает автомобильная сигнализация. Совпадение совершенно случайное, и все равно приятно – теперь надо только, чтобы замяукала кошка и повалились мусорные баки. Набираю в грудь воздух и раскрываю рот, чтобы продолжить, но останавливаюсь. Леон поднял руку.
– Можно сказать? В смысле проорать?
Какая-то машина притормаживает, водитель с интересом глядит на парочку, вопящую друг другу на расстоянии двух этажей. Мелькает мысль, что Леон, наверное, ни разу в жизни не кричал на улице. Пораженно закрываю рот и киваю.
– Я дебил! – орет Леон, откашливается и продолжает еще громче: – Я струсил! Знаю, это не оправдание, просто мне страшно. Суд. Ты. Мы. Я не люблю перемен. Я от них…
Сбивается, как будто закончились слова, и в груди у меня теплеет.
– Как уж на сковородке?
В свете уличного фонаря видно, что его губы изгибаются в кривоватую улыбку.
– Да, хорошее выражение. – Откашливается и подходит ближе к балкону. – Иногда кажется, проще остаться прежним. Так спокойнее. Но… Ты только посмотри, какая ты храбрая, сколько перенесла! Я тоже хочу быть таким! Понимаешь?
Гляжу вниз через перила.
– Ишь какой ты разговорчивый, Леон Туми.
– В чрезвычайных ситуациях одолевает красноречие! – орет он.
Смеюсь.
– Смотри, не сильно меняйся. Ты мне нравишься таким, как есть.
Широко улыбается. С растрепанными волосами, в костюме, он небрежно красив, и внезапно все, чего я хочу, – его поцеловать.
– Что ж, Тиффи Мур, ты мне тоже нравишься.
– Повтори! – кричу я, приставляя ладонь к уху.
– Ты мне очень, очень нравишься!!! – ревет он.
Сверху со стуком распахивается окно.
– Извините, не помешал? – спрашивает странный сосед из пятой квартиры. – Я тут пытаюсь заснуть! У меня утром антигравитационная йога, а вы всю ночь колбаситесь!
– Антигравитационная йога!.. – в восторге одними губами повторяю я, глядя на Леона.
Я с самого первого дня гадала, что же такое он делает каждое утро.
– Смотри, не заболей звездной болезнью, Леон! – предупреждает странный сосед из пятой квартиры и протягивает руку, чтобы закрыть окно.
– Стойте! – кричу я.
Смотрит вниз.
– Вы кто?
– Еще одна ваша соседка. Здравствуйте!
– А, девушка Леона?
После секундного колебания широко улыбаюсь и отвечаю твердо:
– Да.
Внизу раздается негромкое «ох».
– И у меня к вам вопрос.
Сосед сверху молча смотрит с видом человека, который ждет, что еще учудит малое дитя.
– На что вам столько бананов? Ну, от которых ящики на парковке…
К моему удивлению, его губы расплываются в широкую щербатую улыбку. Так он выглядит вполне дружелюбно.
– Вино делаю. Замечательный сидр!
И с этими словами захлопывает окно.
Мы с Леоном глядим друг на друга и одновременно начинаем хихикать. Вскоре я уже так хохочу, что текут слезы; держусь за живот, хватаю ртом воздух и гримасничаю.
– Антигравитационная йога… – шепчет Леон, голос которого слышен в перерыве между машинами. – Банановый сидр…
– Плохо слышно, – говорю я негромко, боясь снова разъярить странного соседа из пятой квартиры. – Подойди ближе.
Леон оглядывается и отступает на несколько шагов.
– Лови! – театрально шепчет он и швыряет букет.
Цветы описывают в воздухе дугу, по пути теряя листья и одну хризантему. Сделав опасный выпад к перилам и пискнув, я их ловлю.
