Я усмехнулась:
— Шлюха? — Надо отдать должное, он выгляделсмущенным. — И в этом, золотце, вся загвоздка. Дело даже не в том, как кэтому отнесется твоя семья. Даже если мы умудримся одолеть это препятствие, тыникогда не сможешь этого забыть. Все время, пока мы будем женаты — вероятно,недолгое, — тебя будет мучить мысль о мужчинах, с которыми я была. Тыстанешь гадать, был ли кто-то из них лучше. Гадать, делала я с ними то, чтокажется тебе новым и неизведанным.
В ярости он вскочил и принялся натягивать штаны:
— Я-то думал, ты будешь благодарна.
— Польщена, — холодно ответила я, — но неболее того.
Это была не вся правда. Правда в том, что, несмотря наюношескую самоуверенность и частые перепады настроения, Этьен мне нравился.Очень. Что в нем меня привлекало? Может, его артистическая натура с бурнымичувствами и чрезмерным самолюбием. Он был художником-любителем. В очередной разпроявилась моя одержимость творческими личностями. К счастью, на этот раз мнехватило здравого смысла избежать слишком глубоких отношений с человеческимсуществом.
— Я желаю, чтобы ты смогла выбрать того, коголюбишь, — с горечью проговорил он. — Потому что я, знаешь ли, тебя быне выбрал. Однако мы здесь. Я не могу перестать о тебе думать. Меня будто тянетк тебе что-то, чему я не в силах противиться.
— Мне очень жаль, — мягко сказала я, удивленная,что у меня слегка заныло сердце. — Дождись свадьбы. С женой ты забудешьобо мне.
— Нет. Разве она может сравниться?
— Некрасивая? — Возможно, самоуверенно с моейстороны, но сколько раз я это слышала!
— Скучная, — отозвался он.
А потом я услышала крик, леденящий душу, преисполненныйужаса крик. Совершенно забыв об Этьене, я выскочила из маленькой сырой комнаты.Внизу я обежала холл и наконец обнаружила несколько человек и причину беспокойства.
Это была Доминик. Она лежала на узком тюфяке в луже крови.
— О боже, — воскликнула я и встала перед ней наколени. — Что случилось?
Но я уже и сама поняла. Мне не потребовалось дальнейшихобъяснений от прочих танцовщиц. Пару недель назад я пренебрегла ее мольбами опомощи, целиком поглощенная собственным бурным романом. Так что ей самойпришлось искать выход, как часто поступали женщины из низших слоев общества. Кнесчастью, в те времена не было еще ни надлежащей аппаратуры, ни санитарии.Аборт был опасным делом, часто смертельно опасным.
— О Боже, — повторила я.
Я никогда не упускала возможности обратиться к Создателю,несмотря на отречение.
Я стиснула ее руку, не зная, что предпринять. Средисобравшихся появился полуодетый Этьен. В отчаянии я обратилась к нему:
— Ты должен пойти за доктором. Пожалуйста. Как бы нибыло оскорблено его самолюбие моим отказом, сам он отказать мне не мог. Яувидела, что он рванулся к выходу, но Бастьен схватил его за плечо:
— Нет, это бессмысленно. Она умерла.
Я посмотрела на юное личико Доминик. Кожа ее побледнела,пустые остекленевшие глаза уставились в никуда. Я понимала, что должна ихзакрыть, но вдруг не захотела к ней прикасаться. В ужасе глядя на девушку, я,отпрянув, выпустила ее руку.
Отнюдь не впервые я видела мертвое тело, но никогда смертьне представала передо мной с такой поразительной ясностью. Вот она здесь, а вследующий миг ее уже нет. Один удар сердца, и все.
В воздухе витал запах смерти, живописуя ужасную правду очеловеческих существах. О том, как коротки их жизни. И хрупки. Рядом с нами оникак бумажные куклы, в мгновение ока обращающиеся в пепел. Сколько раз затысячелетие я видела, как они приходят и уходят. Сколько раз я наблюдала этотстремительный переход от младенчества до седовласой смерти. Запах смерти. Онпереполнял комнату. Он вызывал отвращение… и страх. Почувствовав удушье, яотстранилась еще дальше.
И Бастьен, и Этьен бросились ко мне, неловко пытаясьподдержать, но я в этом не нуждалась. Доминик, почти еще дитя, только чтоиспустила дух прямо передо мной. Как хрупки человеческие существа. Я должнабыла уйти отсюда, прежде чем меня стошнит. Я отвернулась от тех, кто пыталсяменя утешить, и выбежала вон.
— Как хрупки человеческие существа, — прошептала яДагу.
Чувство, переполнявшее меня теперь, когда я сидела рядом сним, не было скорбью или отчаянием. Это была ярость. Ярость до белого каления.Человеческие существа хрупки, но некоторые из них все же находились на моемпопечении. И как бы ни было это глупо с моей стороны, я не могла уклониться оттого, что считала своим долгом. Даг был одним из моих людей. И тем, кто чуть необорвал свои дни.
Я встала, последний раз сжала его руку и вышла из комнаты.Судя по изумленным взглядам, которые бросали на меня Кори, Мин и Уайет, явыглядела ужасно. Вдруг кое-что заметив, я подавила праведный гнев:
— Где Сет?
— Он сказал, что должен идти, — проговорилКори. — Он оставил тебе это.
Он протянул мне клочок бумаги, испещренный каракулями Сета.
«Фетида, потом поговорим».
Я уставилась на записку, ничего не ощущая. Я оцепенела. Ябыла не в состоянии прямо сейчас сосредоточиться на Сете. Я скомкала записку,попрощалась с музыкантами и направилась к выходу. Оказавшись в вестибюле, явытащила мобильный телефон и набрала номер:
— Алек? Это Джорджина.
— Привет, Джорджина! — В его голосе послышаласьтревога. Чуть ли не отчаяние.
— Ты был прав, — начала я, надеясь, что тожекажусь обеспокоенной. — Ты был прав. Мне нужно больше. Сейчас. Сегоднявечером. Ты сможешь?
— Да, конечно смогу. — Теперь в голосе его слышалосьоблегчение.
Мы договорились немедленно встретиться. Никакое время немогло показаться мне слишком ранним. Последние двадцать четыре часа я держаласьна пике эмоций и готова была выплеснуть их на Алека. Я не могла больше ждать.То, что и он так жаждет этого, было просто замечательно.
— О, слышишь, Джорджина? — спросил он, когда я ужеготова была отсоединиться.
— Да?
Голос его звучал странно:
— Ты не представляешь, как я рад, что ты позвонила.
Глава 19
Дом дилера стоял в стороне от дороги, как, по-моему, иположено всем зловещим домам. Но даже если отставить мое пристрастное мнение, внем и вправду было что-то жутковатое. Большой и дорогой с виду, он ленивораскинулся среди идеально подстриженных лужаек, хорошо различимых даже в ночи.В районе, где в большом почете были дворики, такая прорва земли указывала наочень большие деньги. В отличие от предместья, где жил Бастьен, у этого дома неоказалось столь же состоятельных соседей. Этот дом стоял сам по себе; он никакне мог быть частью обычного пригородного квартала.
