человека снаружи и вроде бы узнали, если только не ошиблись в потёмках. Их сюда отправлялось много, мало ли кто это мог быть, но Кори ожидала с надеждой и страхом, временами проваливаясь в беспамятство. Она уже сама не понимала, хочет видеть Гундольфа или нет, особенно когда услышала, как темноволосый проходится на её счёт. Что она калека и урод, Кори знала, а что ещё при этом некрасивая женщина, не задумывалась. Теперь задумалась.
Правда, сразу же постаралась о том забыть. Не до таких пустяков сейчас.
Жар, видно, снова её одолел, потому что она не помнила, что было прежде. Услышала шаги, открыла глаза — и здесь уже стоял Гундольф, только смотрел не на неё, а на Конрада. Тот, смочив тряпицу, пытался сбить жар. Кори чувствовала холод у ключиц, неприятный до боли.
— Ну-ка дай сюда, — мрачно сказал Гундольф, протягивая руку.
— И ты здравствуй, — ответил ему седой.
— Ага, здравствуй. И полотенце отдай, дальше я сам. И отойди от неё.
Он ничего не догадался пояснить Конраду, и тот глядел, подняв брови. Потом обернулся к Кори.
— Вы знакомы?
— Да, — сказала она беззвучно, потому что в горле пересохло.
— Мне вас оставить?
— Говорю же, да, — ответил Гундольф, но седой на него и не глядел. Он дождался кивка Кори и только потом, оставив миску с тряпицей на столе, полез наверх.
Новый гость сел на его место. Нахмурившись, осторожно коснулся лба прохладными пальцами. Взялся за тряпицу. Ткань была холоднее, но пальцы приятнее.
— Из-за руки жар? — спросил он.
Кори кивнула. Гундольф опять нахмурился, покачал головой.
— Знаешь, я многое хотел тебе сказать. Скажу просто: рад, что ты жива. И ещё, знаешь… ты прости меня за те слова. Ты, конечно, тоже хороша, но и я виноват.
Кори указала глазами на кружку, и он напоил её осторожно, поддерживая рукой. Кашлянула — голос появился.
— Парни говорят, ты их вытащила. Мы с ними, правда, недолго болтали, так что я не всё понял. Что за люди-то вас в плену держали? Это они, я так понимаю, наших перебили?
Если кто и мог ещё помочь, то только Гундольф.
Есть, должно быть, предел и его доброте, и не хотелось бы достичь его сейчас. Но стыд возможного отказа пугал не так, как то, что может случиться, если не выйдет справиться в одиночку. Нужно рассказать… хватило бы только сил.
— Леона, — сказала Кори самое важное. — Запомни это имя. И если сможешь, помоги ей. Если я не смогу…
— Это ещё кто такая?
— Мы росли вместе, нас выкормила одна мать. Только меня с рождения рядили, кроме матери, никто не знал… С Леоной так не получилось. В плохом месте жили, её отдали в уплату за воду, чтобы мы спаслись, а она…
— Ага. Так где она теперь?
— Там, где эти… Где были твои люди.
— Ты, значит, парней вытянула, а её не смогла? Ну, подумаем, что сделать. Что, запирают её, значит?
Проклятая боль выводила из себя. Если бы не она, Кори легко нашла бы слова, да и не лежала бы беспомощно. Не нуждалась в чужой помощи. Но вот, пожалуйста, мысли теряются, и даже объяснить ничего не удаётся.
— Не запирают, это другое. Молчи, хорошо? Слушай. Когда случилось это… с моей рукой, Леона мне жизнь спасла. Пыталась выходить меня, как умела, тогда и узнала только, что я не парень. После того, что с ней случилось… Она… Она понять не могла, почему меня защитили, а её — нет. Её как будто предали, понимаешь? Да и рука эта — мне сбежать хотелось. У Леоны не хватило бы сил, и я решил… я решила её бросить. А когда у меня ничего не получилось, она меня не бросила.
Гундольф молча подал кружку. Вовремя, потому что Кори уже и сама почти не слышала, как звучит её голос.
— Но мне всё равно… — продолжила Кори. — Мне суждено было там умереть. Такая рана, и никто не знал, что со мной делать. И всем было плевать, а Леона… она упросила, чтобы мне помогли, и опять заплатила собой. Всем, что у неё было, понимаешь? Там, куда нас забрали, мне и сделали руку. Видишь, даже могу жить почти как человек. А Леоне ничего этого не надо было, у неё было здоровое, целое тело! Но её кроили, резали на куски. Любимая игрушка старого мастера, и всё это ради моей бесполезной жизни… Гундольф, пожалуйста! Это мой долг, я знаю, и только мне его платить, и я не имею права требовать, но если сможешь… Если я не смогу… Она столько раз меня спасала, а я её раз за разом подвожу!..
— Понял, — ответил он. — Так ты, значит, думала пробраться в то поселение и её отбить? Много там народу? И как узнать твою Леону, что с ней сделали-то?
— Пробираться никуда не надо. Они сами хотят прийти, попробуют взять город. Там сотня людей, может, больше, но эти тела сильнее обычных. А у Леоны крылья…
— Да ладно, — удивился Гундольф. — Рабочие или для красоты?
— Она может летать…
— Так чего ж она ещё не сбежала от тех людей?
— Куда, в Раздолье, что ли? И ей голову задурили. Рафаэль, он главный там, сказал, что она как Хранительница, что люди должны ей поклоняться. И Леона поверила. Она ведь как ребёнок, Гундольф, она так и не повзрослела, а ещё ей приходится пить капли, чтобы унять боль в теле. Она живёт в тумане, верит Рафаэлю, а тот её использует. Если будет атака на город, многие погибнут. Городских, уродов — мне никого не жалко, но Леону нужно спасти. Если с ней что-то случится, это будет из-за меня. Как я искуплю эту вину?
— Тихо, тихо. Пока ещё ничего не случилось. Так известно, что у них за планы, когда думают идти на город?
— Я не знаю, — ответила Кори. — Рафаэлю нужна была моя помощь, но мы сбежали. Это, наверное, его задержит. Не так-то просто сюда попасть.
Гундольф поглядел на часы. Занятные, круглые. Кори даже показалось, она где-то уже такие видела. Не вспомнить, да и плевать на это.
— Мне пора, — сказал гость. — Про Леону я понял. Я тут, правда, не свободен — работать приходится. Все ждут какого-то Зелёного дня, а мне и в этот день уже дело подыскали. Поправляйся, тогда и будем думать, что делать.
И он ушёл, оставив Кори в тревоге. Всё казалось, что-то важное не сказано, забыто. Но что? Не уловить.
Следом пришёл мальчишка. Упомянул брата и вывел из
