привстав, он наблюдал за моими неуверенными движениями.
…Уже выйдя из пролеска, по пути к дому, я обернулась к отцу и спросила:
– Тебе меня было совсем не жалко?
– А какое это отношение имело к твоим сомнениям в своих силах? – ответил он и, сунув мне за ухо сорванную ромашку, зашагал вперед, насвистывая песенку о бравых летчиках.
***
Замок, июль, 2008 год
Я встала с пола и положила подушку на стул. Ополоснула заплаканное лицо, а потом опустила руки в воду и долго терла их, словно пытаясь смыть оставленные нитками бороздки на пальцах.
Впервые с момента оглашения моего диагноза я вдруг подумала о смерти. Не то чтобы я раньше о ней совсем не думала, но все же как-то пыталась отложить эти мысли, старательно обходя для себя самой эту тему, заглушая ее повседневными бытовыми заботами и думами о детях. И до сегодняшнего дня мне это вполне удавалось. Я рисовала свой мир, пытаясь раскрасить его для своих детей яркими красками, и в погоне за ними не замечала монохромных грифельных изображений своего «Я». Этот сценарий поведения стал для меня настоящим спасением в первые дни осознания диагноза. Я рьяно пыталась разнообразить сюжет, открыв новую страницу в этой раскраске под названием «Моя жизнь». И теперь я с удивлением рассматривала совсем не радужную, бесцветную картинку реалий, на которой центральным сюжетом мелькали фразы: «Ваш отец умер», «Ты смертельно больна», «Ты тоже умрешь». Последняя вдалбливалась в голову невидимым молотобойцем с особым усердием.
Выпитая таблетка не принесла облегчения. Давно ставшая верным спутником слабость сковала меня с новой силой, заставляя еще медленнее передвигаться и беречь энергию, тщательно просчитывать каждое движение. Я подошла к подоконнику и выглянула в окно, вдыхая запах зелени, буйно цветущей на нескошенной поляне посреди парка. Цветы, словно надев карнавальные платья, ослепляли своей яркостью и сочностью. Природа с наслаждением проживала второй летний месяц, обещая богатый урожай ягод и фруктов. Вокруг цветущих деревьев кружил рой пчел. «Интересно, какое варенье я успею попробовать?» – вдруг подумала я. Отец очень любил земляничное, как и я.
Молотобоец в голове чуть притих, словно застыл в изумлении от моих размышлений. Или это таблетка начала действовать? «Надо собраться и попытаться что-то узнать о похоронах отца», – думала я, вспоминая тщетные попытки двух последних дней дозвониться до родственников, живших недалеко от отца. В итоге мне удалось связаться с мачехой, но та заявила, что не желает ничего знать. Я пребывала в смятении. После рыданий, шока и ужаса, которые сопровождали первые дни, я, казалось, утратила способность к эмоциям и, словно заиндевев, пыталась думать об организационных моментах. Как я буду умирать? Куда меня повезут и как? Где и как потом будут дети? Какие проблемы их будут ждать? Что делать, как поступить? Рой нахлынувших мыслей в голове побеждал замедлившего стук по наковальне молотобойца.
«Летом, наверное, проще хоронить, – подумала я, вспоминая, как тяжело долбили промерзшую землю для могилы Андрея. – Летом тепло, и цветов много». Мысли лезли и лезли в голову. Я еще раз попыталась набрать номер родственников и номер телефона отца, слушая гудки.
Надо попробовать спуститься на первый этаж. Может, просто в этой части замка не ловит? Пришедшая идея придала мне сил, и я, запахнув халат, не тратя время на переодевание, словно на волне дополнительной энергии, слетела с лестницы. В своем яростном стремлении я, не рассчитав силы, на последнем пролете с резким поворотом слетела с последней ступеньки. Я, судорожно хватаясь за скользкие перила, любезно натертые Барбарой, вылетела на пол холла, прямо к ногам посетителей. Они растерянно смотрели на меня, сжимая в руках буклетики с путеводителем по замку.
– Приветствую вас! Милости просим! – выпалила я зачем-то по-русски, пытаясь ногой зацепить предательски соскальзывающую тапку и запахивая халат. Длинную часть пояса я закинула за спину, словно древнеримскую тогу.
Толпа безмолвствовала, с любопытством разглядывая меня, видимо, решив, что перед ней экспонат замка или элемент какого-то модного флэш-моба. Некоторые периодически заглядывали в путеводитель, как будто искали там упоминание экспозиции в виде свалившейся с лестницы русской зареванной женщины в халате. К счастью, на арене вовремя появилась Барбара, объяснившая посетителям, что это приватная часть замка, недоступная для осмотра.
«Интересно, о чем они подумали, – размышляла я, поднимаясь вверх по лестнице и немного прихрамывая после падения. – Расклад, конечно, интересный. Немецкий замок, русская женщина в халате, сбегающая по винтовой лестнице, изумленные зрители. Занавес».
Мне неожиданно стало смешно, и я, сев на лестничный пролет, улыбнулась, потирая ушибленную ногу. В кармане зазвонил телефон. От неожиданности я выронила его, а потом, суетливо подобрав, почти закричала в трубку:
– Алло? Меня слышно? Алло! Это Надя!
– Надя, папа твой умер, сегодня похоронили, держать нельзя было дольше, ты не переживай. Тут Ира, сестра твоя, приехала… Ты поправляйся, если сможешь, и приезжай, – ответила речитативом троюродная сестра и отключилась.
Наверное, связь плохая в деревне… Как они тогда смогли дозвониться до Сыктывкара, и почему мачеха сказала Лере, что ничего не знает, если ее дочь уже на похоронах отца, с которым она не общалась и не виделась многие годы? Эти мысли захватили меня, отодвинув на задний план думы о собственной смерти. Я прислонилась лбом к холодному металлическому вензелю между балясин и начала рассматривать замысловатый узор, что-то мне напоминавший. Он повторялся в каждом центральном элементе. Я вгляделась внимательнее: это была подкова, настоящая подкова. Мастер умело вставил ее центральным элементом металлического ажурного оформления лестницы.
Молотобоец в моей голове наконец-то начал затихать.
***
Инта, январь, 1983 год
…Я сижу на подоконнике, забравшись на него с ногами и прижавшись носом к холодному стеклу, пристально всматриваюсь в густую непроглядную темноту. Изредка свет одинокого фонаря выхватывает из нее фигурки редких, неуверенно шагающих по скользкому тротуару прохожих, щедро осыпаемых ворохом январских снежинок.
Я думаю о том – куда идут все эти люди так поздно. Возможно, кто-то возвращается из гостей после шумных дружеских посиделок или задушевной беседы, выпив горячего чаю, разрумянившись на морозе, мечтая поскорее нырнуть в теплую постель. Вот кто-то выгуливает небольшую остромордую собаку. Собака время от времени резко замирает на месте и встряхивает голову, прислушиваясь. Вот дорогу напротив дома торопливо пересекает худенькая женщина с авоськой. Кто она? Куда она так спешит? Я воображаю, что она торопится к своим детям и несет им что-то вкусное из кулинарии. А может, она так поздно возвращается с работы, совсем как моя мачеха, которая с некоторых пор все чаще и чаще допоздна засиживается в своем кабинете.
