прикосновений накал эмоций усилился, и она заплакала с новой силой. Кот замурлыкал еще старательнее и, словно тараня ее своей головой, пытался тереться о лицо дочери.
– Ну, что ты, мой хороший, что ты? – обнимала я Карину. – Все будет хорошо, не переживай, я справлюсь, и все будет хорошо. Скоро мы поедем домой, а пока у тебя такая хорошая практика на курсах. Помнишь, как ты мечтала поехать по распределению от вуза в страну носителей языка? – приговаривала я.
– Мамочка, я не хотела такой ценой, – еще сильнее заплакала дочь.
– Так, – я обняла ладошками мокрое от слез лицо. – Я тебе клянусь, что я справлюсь, и все будет хорошо, ты мне веришь? Разве я тебя подводила? И в этот раз не подведу, не переживай мой роднушкин, я знаешь какая сильная! Как неваляшка! Я обязательно справлюсь, меня так просто не согнешь. Ты, главное, учись и не беспокойся ни о чем. Тебе сейчас нужно воспользоваться возможностью и выучить язык, это всегда хорошее дело, каждый делает свои усилия… Ты учишься, я выздоравливаю… У всех свои дела, жизнь продолжается, и продолжаются дела…
Риша заметно успокоилась и еще сильнее прижалась ко мне. Кот свернулся у нее на коленях и заурчал чуть тише.
– Ты такие красивые картины рисуешь, мне так нравится… Как у тебя так получается? – решила я подбодрить робкие начинания дочери в изобразительном искусстве.
В один из первых месяцев пребывания в Замке она нашла на чердаке старый мольберт, пару холстов с подрамниками и, получив в подарок от Барона краски и кисточки, каждый вечер упражнялась в выплеске эмоций на холст.
Любимым направлением был кубизм, и дочь с энтузиазмом копировала работы Пикассо. Для самоучки, впервые держащей кисточки с масляными красками в руках, это были весьма неплохие работы.
– Поверь, у тебя обязательно будет еще своя выставка, – сказала я Карине. – Главное, желание. Если ты чего-то сильно захочешь, то преград на пути не будет. Если ты действительно этого будешь сильно хотеть, ты все преодолеешь на пути к мечте.
– Ты тоже захоти, пожалуйста, мам… – подняв ко мне лицо и глядя в глаза, сказала дочь.
– Я постараюсь… Я очень сильно постараюсь, моя любимая.
Я обняла дочь, устроилась поудобней рядом и тихонько запела ей на ухо:
– «Ложкой снег мешая, ночь идет большая»…
Рядом устроился кот. За окном в свете уличных фонарей кружили ночные мотыльки. Близился рассвет.
– Мамочка, просыпайся, – младшая дочь залезла к нам на кровать.
Риша недовольно завозилась рядом под одеялом, стараясь вытянуть его из-под сестры.
– Ты почему спала у Риши? Она что, тоже боится мышей? – не сбавляя напор, продолжала младшая дочь расспросы.
В дверь постучал и заглянул Лера.
– Вот вы где все! Давайте, девочки, собирайтесь, кому куда, сегодня подвезу.
Стоя у окна, я наблюдала, как девочки сели в машину и уехали по своим делам.
Устроившись с чашкой чая в кресле, я открыла ноутбук и сразу же увидела сообщение. Я открыла его, оно состояло из пары строчек.
«Надя, здравствуйте, ваш отец, кажется, умер».
Комната наполнилась ватным воздухом, превратившись в липкую субстанцию. Стало трудно дышать, и меня словно накрыло огромным пледом с ярко-желтой бахромой.
***
Замок, июль, 2008 год
«Ваш отец, кажется, умер».
Эта фраза уже третий день стучала в голове, словно могучий кузнец выбивал в ней подкову, с каждым ударом вдавливая и вдавливая в череп раскаленный кусок металла.
Я кое-как сползла с кровати и попыталась раздвинуть тяжелые портьеры на окне. Молотобоец в голове принялся еще усерднее выстукивать фразу, вбивая в меня ее смысл, доводя до филигранного понимания каждое слово: «Отец умер». «Ваш отец умер».
Я едва справилась с тяжелыми шторами, которые показались мне железным занавесом. В комнату ворвался ослепляющий свет. Ценой невероятных усилий я распахнула окно. Внутрь влетело лето, оглушая птичьими трелями, запахом скошенной травы в парке и жужжанием шмелей над цветущей под окном акацией.
«Как он мог опять оставить меня, когда мне так нужна помощь? – думала я, задыхаясь. – Опять в самый тяжелый момент, самый тяжелый… Как он мог?»
Я размазывала слезы по лицу и пыталась не заорать от охватившего меня ужаса: мои дети останутся совсем одни, совсем…
За окном кипела жизнь, но уже без моего отца. «Будет ли эта жизнь у меня и как долго она продлится? Или я тоже умру? А может, это он умер вместо меня?..» – почему-то вдруг подумала я.
От этой мысли горло еще сильнее сжалось, и я обессиленно соскользнула на пол рядом с этажеркой. Подняв глаза, я уставилась на стоящие на ней иконы и, словно в бреду, стала повторять одну из знакомых мне молитв, «Отче наш…», но быстро сбилась и принялась сыпать вопросами, все больше и больше повышая голос:
– Почему так?! Зачем так? – почти кричала я, вглядываясь в знакомые лики на иконах.
Потом зарыдала, спрятав лицо в диванную подушку, которая лежала рядом на кресле. Я плакала, пытаясь освободить застрявшие в окантовке бахромы пальцы, но безуспешно. На минуту это отвлекло мое внимание, и я всмотрелась в гобеленовый рисунок наволочки. На ней был вышит пейзаж, в центре которого лежало упавшее поломанное дерево с торчащими безжизненными ветвями. Оно соединяло два берега протекающей под ним лесной речушки…
***
Мылинка, июль, 1978 год
– Пап, мне страшно, дай руку, он шатается, я боюсь соскользнуть вниз!
Вот уже пять минут я не решалась ступить на переброшенный через небольшое русло местной реки самодельный мост, сколоченный из старых стволов деревьев.
– Ну, ты попытайся, чего сразу паникуешь? – комментировал мои опасения отец.
Он сидел на противоположном берегу, запуская руку в собранную нами корзину земляники и отправляя жмени спелой ягоды в рот.
– Я точно упаду! – прокричала я в отчаянии.
– Возможно, и да. Если не попробуешь, мы так и не узнаем, – спокойно ответил отец и прилег на противоположном берегу, положив свою кофту под голову.
– Но тут река, и я…
– Утонешь? – перебил отец. – Ты же плавать умеешь. Что тебе река в два шага? Тут и плыть-то некуда, до берега рукой подать, да и со сомневаюсь, что тут глубоко, на море ты ныряла с волнорезов. Давай уже решайся. Так и будешь сидеть или рискнешь? Я тогда пойду отнесу ягоды, а то слипнутся, вон как припекает сегодня. Бабушка нам этого не простит.
Я вздохнула и ступила на мост. Цепляясь за торчащие на бревнах сухие ветки, кое-как смогла преодолеть половину пути.
– Ну вот, другое дело, а то заладила: «могу – не могу»… Еще не попробовала, а уже вынесла вердикт, –
