Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 83
не понимаете! Она была моей матерью… Рехетре… Вы мой отец!
Менкаура поворачивается ко мне, ощерившись.
– Молчать! Я не стану слушать твои бредни, Рассказчица!
– Я знаю… она была моложе меня… но позвольте объяснить…
Но я уже на полпути из зала, в коридоре, двери закрываются. Я снова провалилась.
Силы покидают меня тут же, тело висит в руках стражников. Тут же встаю снова, вырываясь изо всех сил.
Без толку.
Снова по коридорам. Сквозь внутренний двор.
Я смотрю на белое небо, светлеющее к рассвету. Страх сначала камнем падает в живот, затем бежит по венам, как лава.
Еще один зал, затем сад, который я видела, кажется, миллион дней назад.
Все это очень нечестно. Бесполезная, тщетная затея. Будто я пробежала марафон под палящим солнцем, а финишная прямая исчезла за секунду до того, как я ее достигла.
Дурацкий Сад, подаривший надежду на встречу со мной – настоящей. Перед мысленным взором встают лица Элиота, Агаты Кристи, Баума и даже Садовника, их пустые обещания. Ложно заверяющие, что можно найти истину.
Видит Бог, я это позволила. Я разрешила им заставить меня пройти сквозь Сад, по мосту, оказалась в ужасной ситуации и скоро потеряю все.
В груди горит стыд за мою трусость. Слишком слаба, чтобы познать себя, слишком боязлива, чтобы отказаться.
Слишком хочется принадлежать чему-то.
Меня тащат сквозь невысокую стену к внешней дороге. Пирамиды смотрят на меня, Нил и пустыня на востоке разгораются розоватым огнем, все быстрее, слишком быстро.
И вот само солнце встает над горизонтом, заливает пустыню светом, поджигает позолоченные пирамиды.
Меня кидают на колени перед окровавленным камнем.
В спину упирается нога, толкая меня вперед. Подбородком бьюсь о камень, мои глаза останавливаются на крови с последней казни.
Стражник делает глубокий вдох.
Я тоже дышу, вдыхаю шок и смелость.
Лезвие со свистом рассекает воздух.
И – темнота.
Глава 39
Единственные слова, которыми я мог описать Природу, – это термины из сказок: «очарование», «заклинание», «колдовство»… Дерево дает плоды, потому что это волшебное дерево.
Г. К. Честертон
Темнота.
Холодно и мокро.
Дрожу.
Для рая слишком темно. Для ада – слишком холодно.
Я мертва, но в сознании.
Рука к груди – дышу. Пальцами по шее – сухо. Значит, мокро не потому, что я в крови. Влажный холод проникает в мое тело с земли.
Для Египта слишком много влаги.
Я с усилием открываю глаза, тяжело дыша. Сердце стучит в страхе перед тем, что я могу увидеть.
Вспышка света где-то неподалеку.
Пламя.
Получается, я на краю ада?
И это… полянка перед входом?
– Кей?
Голос зовет из темноты.
– Кей, что случилось? Ты в порядке?
Глубокий, взволнованный голос приближается ко мне.
Вдруг все встает на свои места, и я сажусь прямо, но слишком быстро – из-за головокружения снова опускаюсь на траву у моста, опершись на локоть, и Сэм стоит на коленях рядом, поддерживая меня за плечи.
– Я не умерла, – говорю я, и он смеется, но обеспокоенно – так смеются близкие человека, который начинает видеть призраков.
– Ты не умерла. – Он поднимает мои плечи выше, пока я не переношу вес так, что могу сидеть сама, затем убирает руку. – Что случилось? Ты упала в обморок?
Теперь я смеюсь. «Обморок» – такое случается с хрупкими викторианскими женщинами. «Потеря сознания». А вы попробуйте потерять голову!
Мой смех становится маниакальным и заканчивается истерическим фырканьем.
– Пойдем, давай-ка поднимем тебя с травы.
Я на ногах, в своем платье с цветами вистерии, я жива.
– Тебе стоит что-то съесть. И, может быть, выпить.
– Да. – Всенепременно.
Мы идем к чудесному столу под нависающим дубом. Сэм ставит несколько закусок на изящную фарфоровую тарелку, просит налить бокал красного вина, затем ловит мой взгляд и склоняет голову в сторону скамейки около основания дерева.
Он держит бокал и молчит, пока я ем – соленая икра на тончайших крекерах, огурцы с крем-фреш – не спрашивает, не пытается решить проблему. Умный парень.
Когда я доела последний крекер и выпила залпом вино, он только улыбается.
– Лучше?
– Да.
Я откидываюсь на спинку скамейки. Так устала, что не могу думать. Опять же, невозможно сказать, сколько времени прошло с моего полноценного сна. Сэм никак не отметил мое отсутствие, так что здесь могло пройти лишь несколько минут, как в моем мире, когда я возвращаюсь из Сада.
Неподалеку от нас стол с подарками сияет, как маяк творческой силы. Желтая стена «Террасы ночного кафе» лучится вызывающим зависть великолепием, которому невозможно подражать.
– Не все художники – гении. – Слова выходят из груди со вздохом, как принятие, хотя больше похоже не обвинение. – Я не гений.
Сэм берет меня за руку, обнимает мои холодные пальцы своей теплой ладонью.
– И я тоже.
Я ему не верю – он, в конце концов, в этом Саду, – но это не отвечает на мой главный вопрос.
– Что же дальше?
Он молчит.
Я оглядываю его лицо: грустная улыбка, сочувствие в глазах.
Качаю головой. Он не понимает.
– Одно дело – написать историю, нарисовать, спеть и знать, что ты мог сделать лучше, что творение не оправдало твоих ожиданий, но ты выучил урок – и следующая работа будет лучше предыдущей. Таков провал, это тяжело. Но совершенно другое дело – знать, что ты ограничен. Что твой талант никогда не оправдает твоих ожиданий, желаний. Что ты не гений и не создашь ничего великого.
Слова льются потоком – я не говорила так много с обезглавливания в Египте.
Сэм держит меня за руку, но смотрит в сторону, будто я задела его своими словами.
– Да. – В его согласии слышится затаенная злоба. – Да, это великое разочарование. И я видел художников, уничтожавших очень милые произведения из-за этого разочарования.
Я даю его словам повиснуть в воздухе Сада.
Милые произведения.
Были ли художники, которых упомянул Сэм, обмануты, думая, что их неудавшиеся работы ничего не стоят? Что их следует уничтожить?
Заключался ли обман в убеждении, что только великие творения имеют право на жизнь?
Я создала историю и верила, что она сможет вылечить Рехетре. Я не смогла исцелить ее. Но больно признавать, что я не обладаю талантом, чтобы написать такой рассказ, как бы мне ни хотелось.
– Мы можем делать только то, что в наших силах, – Сэм говорит мягче.
– А если наших сил недостаточно?
– Тогда их недостаточно.
Напротив нашей скамейки мужчины несут на платформу трубы, саксофоны, тромбоны. Вскоре они начинают играть композицию «Chattanooga Choo
Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 83
