– Спасибо, мне не хочется пить.
– Всем хочется в такую жару.
– Жару? По-моему, умеренный климат.
– Ладно. Тогда, может, ты мне кое-что дашь? У тебя, случайно, не завалялось несколько граммов кокаина, а то мне вдруг захотелось.
– Мне очень жаль, но я не употребляю наркотики, – ответил он, ни капли не удивившись.
– А что доставляет тебе удовольствие? – интересуюсь я.
У него, разумеется, готов ответ.
И он выпаливает:
– Я сам.
Не будь моя голова расплавлена жарой, я бы мог догадаться.
Снова тупик. Ничто его не берет. У него все разложено по полочкам, разговаривать с ним бесполезно. Он словно толкает речь на митинге, но при этом совершенно спокоен. Двигается от одной цели к другой. Я совершенно растерян: у меня в жизни никогда не было цели, кроме цели заработать на следующий день, не причинив никому особого вреда. Придется опять сменить тему.
– Покажи-ка чек, – прошу я.
Не успеваю я договорить, как он его мне уже протягивает, этот бандит с Севера стоит одной ногой в будущем, из-под рукава пиджака появляется манжета рубашки – я вижу золотые запонки неслыханной красоты. И тут он делает нечто, что вынуждает меня капитулировать.
Он ловит мой взгляд.
Читает мои мысли и говорит:
– Хочу подарить тебе эти запонки, знаю: они тебе нравятся.
И, не дожидаясь ответа, снимает их.
Я беру, невольно испытывая благодарность. Верчу их в руках с дурацкой улыбкой. А когда поднимаю глаза, вижу, что он пристально смотрит на напоминающие космический корабль часы и говорит еле слышно:
– Если мы хотим провести последние минуты уходящего года в Италии, нам пора.
Италия. Легкомыслие поднимается во мне, как поднимался бензин, который мальчишкой я высасывал шлангом из баков чужих мотоциклов. Я гляжу на этого серьезного мужчину, неподвижного, словно памятник на площади провинциального города. Тщеславного, как красавицы-коровы, стоящие на обочинах дорог, среди австрийских полей.
А потом произношу три слова, которые в очередной раз меняют мою жизнь:
– Я соберу чемодан.
Он говорит:
– Как хочешь. Но я позволил себе приготовить для тебя в самолете полный гардероб, подобранный на твой вкус.
Я оживляюсь, как малое дитя:
– Мелкая клетка?
– Четыре. Еще два костюма – гусиная лапка, один серый в мелкую красную полоску, один в голубую полоску, – быстро говорит он.
Этот пройдоха разбирается в одежде. Пытаюсь его подловить:
– А твид?
– Я позволил себе выбрать донегал[54].
– Отлично, – говорю я, содрогаясь, словно в оргазме.
– Еще я позволил себе заказать визитку[55].
– Ты не ошибся, – говорю я примирительно.
Однако страшное подозрение, что он все-таки не разбирается в моде, крутится у меня в голове, и я уточняю:
– Прости, а как ты узнал размеры?
Его не проведешь.
– Ратто велел снять с тебя мерки, когда ты однажды задремал у него в конторе.
Этот чертов миллиардер твердо знает, что и как положено делать. Ничего не попишешь. Лучше следовать за ним. Иначе он последует за мной, тут уж мне будет худо.
Двигаюсь дальше по списку необходимых расходов и неожиданно выпаливаю:
– Я четыре года не трахался. Можешь с этим помочь?
Он дает понять, что это вообще ерунда:
– Даже не беспокойся…
– Что ты имеешь в виду?
– Ты не представляешь, кого я намерен тебе предложить в качестве будущей спутницы.
– Знаешь, я избалованный. К тому же я привык к Манаусу, а здесь эстетика на высочайшем уровне. Почти как в раю.
– Точно, – говорит он. – Тому свету до Манауса далеко. Но ведь ты знаешь, что и Италия не хуже. А в Италии я как фараон. Если тебе не понравится, знай, что за годы твоего отсутствия в Италию началась самая настоящая миграция из Восточной Европы, ты даже не представляешь, что это за тип красоты. Ледяные тигрицы.
– Нечего строить из себя умника, – говорю я. – Я много раз бывал в Будапеште. А потом завоевал Польшу.
Он смеется:
– Все это в прошлом. Я говорю о Таллине, Риге, Вильнюсе.
– Странные имена у этих девушек. – Я сажусь в лужу.
Признаюсь, в географии у меня большие пробелы. А виновата во всем эта дура, учительница средней школы. Она любила пить в восемь утра кофе с анисовым ликером, а не пыхтеть над учебниками.
Фабио, у которого в голову загружен атлас мира, улыбается и поправляет меня:
– Это не имена, это столицы Эстонии, Латвии и Литвы. Девчонки оттуда. С ними ты не как в раю, а просто в раю.
– Посмотрим на этот рай, – говорю я и прибавляю: – Возьму зубную щетку.
Тут даже он понимает: было бы смешно сообщать мне, что на борту самолета меня ожидает новая зубная щетка. Поэтому он сидит молча. Пока что.
Чуть позже я пытаюсь найти в просторной спальне частного самолета Фабио хоть одну книжку. На тумбочке – целая коллекция спортивных журналов. Печально. На комоде прошлого века – журналы о винах. Покажите мне гомика, который признается, что ничего не понимает в вине, и я вам отдам все, что у меня есть. За спинкой кровати – там, где у итальянцев обычно распятие, у него вымпел знаменитой команды «Формулы-1». Если это ирония, я такого за свою не очень короткую жизнь пока не встречал. Валяюсь на постели, наряженный в габардин. Примерил костюм, чтобы понять, не наврал ли он мне про костюмчики по размеру. Нет, не наврал. После многолетних мучений я вспомнил значение слова «свежесть» благодаря работающему кондиционеру. Лежа на постели, я смотрю в иллюминатор и вижу внизу Бразилию – дельту Амазонки шириной сто километров. Похоже на море, хотя это река. Наверное, Бразилия слишком велика для меня. Ее невозможно завоевать до конца. Теоретически послезавтра я вернусь сюда, в убогую квартирку с держащимися на честном слове занавесками, которые меня уже достали, и двумя или тремя миллиардами лир – для Бразилии это так много, что я даже не представляю, куда их девать, при одной мысли об этом голова идет кругом. На самом деле в глубине души я понимаю, хотя и не хочу признавать, что веселое приключение закончилось. Прошло двадцать лет. Я возвращаюсь в Италию, и не только ради мешка денег и восемнадцати отлично сшитых костюмов. И не потому, что хочется петь. И не из-за тоски по дому. Я возвращаюсь, потому что это лучшее, что я могу сделать.
